Александр Афанасьев - Падение Вавилона

На «Интере» был установлен крупнокалиберный пулемет М2 в круге, как во времена Второй мировой войны – даже конструкция эта была взята из тех самых времен. В Афганистане – невооруженная машина не более чем добыча.

– Давай… в кабину!

«Интер» тронулся – резко, с перегазовкой. Сержант заметил неладное.

– Сэр… что-то с коробкой.

Уорент-офицер фаталистично пожал плечами:

– Я знаю, парень. Надеюсь – доедем. За сиденьями пулемет, готовься. В городе черт-те что творится…

– Наши все уже ушли?

– Кто смог, парень, кто смог.

Сержант достал пулемет – это был короткий М249, разложил сошки, приклад и плюхнул его сошками на капот, готовясь стрелять через выбитое лобовое стекло…

– Сэр, вы что-то говорили про бомбежку.

– Ночью объединенный штаб планирует массированный бомбовый удар по противнику. Бомберы поднимутся с Диего-Гарсии.

Коффи мрачно улыбнулся.

– Я очень надеюсь, парень, что у нас хватит сил стереть эту страну и этот в рот траханный город бомбами с лица земли. Откровенно говоря, мне здесь порядком поднадоело…

Поперек дороги стояла какая-то машина, и там, около нее, в бочке, прямо на дороге горел костер, и около него были какие-то ублюдки. Они повернулись на звук мотора «Интера», сержант немного промедлил – все-таки были правила применения силы, а эти парни не стреляли по ним, но офицер Коффи крикнул: «Мочи!» – и сержант нажал на спуск. Пулемет затрепыхался в руках непривычно слабо, заелозил сошками по капоту, сержант полоснул очередью справа налево, корректируя огонь по предыдущим попаданиям, неизвестные бросились с дороги, но троих или четверых он успел смахнуть. А через секунду «Интер» смел таранным бампером и горящую бочку с пропитанным солярой тряпьем и мусором, и стоящую поперек дороги автомашину. Из кузова тоже поддали огоньку, очереди в ответ были редкими и неприцельными.

– Своих здесь нет! Мочи всех!

– Понял!

Пройти по окружной к дороге на Кабул не удалось, пришлось сворачивать и идти городскими улицами, прорываясь к выезду из этого чертового города. То, что было в городе, не поддавалось никакому описанию – осатаневшая толпа с автоматами, осадившая какие-то дома и полицейские участки, блокировав в них тех, кто не успел сбежать или остался верен присяге, отблески пламени на стенах – горело все, кучи мусора, автомашины, дуканы, которые разграбили и, вымещая злость и убогость свою, подожгли. Перемещающаяся по городу бронетехника, гранатометчики на крышах, перекрытые баррикадами из машин улицы… Гранатометчики, видимо, обкурились – «Интер» двигался довольно быстро, а из кузова вели огонь, используя прицелы ночного видения – им так ни разу и не удалось попасть в американскую машину. Только один раз им действительно угрожала опасность – старый советский БТР вывернул откуда-то из подворотни, облепленный людьми, и начал поворачивать в их сторону свою башню с пулеметом – но пулеметчик на БТР не видел цели – а вот их пулеметчик на «ма-деусе» цель видел, быстро развернул свой пулемет и влупил длинной очередью по борту БТР. Оседлавшие его боевики полетели во все стороны, кто целый, а кто и порванный на куски полудюймовыми пулями, а сам БТР, получив свою порцию барабанной дроби по корпусу, проехал еще и десяток метров, остановился и задымил…

Сержант Протасофф стрелял по всему, что движется, менял ленту и снова стрелял, он уже оглох от грохота, а от пороховых газов, которыми была полна кабина, сильно щипало глаза. Когда сзади что-то… дохнуло, иначе и не скажешь, тяжко и грозно – он не понял, что произошло, а вот уорент-офицер понял и засмеялся как сумасшедший, оскалившись.

– Ага! Вот и кавалерия прибыла!

Бомбардировщики Б-52, взлетевшие с Диего-Гарсии, сбросили первые бомбы на цели, сбросили без наведения, потому что наводить было некому.

В этот момент им удалось вывернуть на ведущую в Кабул дорогу, довольно-таки ухоженную, и офицер Коффи погнал как сумасшедший, выжимая все что можно из машины – потому что могло получиться так, что очередная бомба упадет аккурат им на голову. Стрельба стала стихать – в городе вставали чудовищные столбы разрывов, бомбы производили страшные разрушения, это были «блокбастеры», использовавшиеся еще во Второй мировой войне для бомбежек немецких городов, и талибы, дождавшиеся ухода ненавистных американцев, думали уже не о кровавом шабаше на улицах Кандагара, а о том, как спастись от падающей с небес неминуемой смерти…

Они выскочили из города, и тут их осветило прожектором… сержант Протасофф уже развернул в сторону безжалостно-белого света пулемет со свежей лентой, но офицер дал по тормозам и заорал: «Свои, не стрелять!»

И сержант понял, что они и в самом деле выбрались к своим…

Это был арьергардный заслон, он состоял из двух бронемашин MRAP, легкой и тяжелой, и «Страйкера», который гонял колонны – с него-то и посветили прожектором. Тут же были люди, солдаты и офицеры сил стабилизации, американцы, британцы и… кажется, еще датчане. Или норвежцы… черт их разберет в темноте-то.

– Сэр!

Уорент-офицер шагнул навстречу почти невидимому в темноте человеку, стоящему у борта «Страйкера».

– Вижу. Все?

– Так точно, сэр, больше никого нет.

– Понятно…

У говорившего был типичный британский, гнусавый выговор, как будто человек говорит с заложенным носом.

Шагнул вперед и Протасофф.

– Сержант Протасофф, корпус морской пехоты США, сэр!

Человек в тени «Страйкера» помолчал.

– Полковник Валлентайн, британская армия. Вы прикрывали мост, сержант?

– Так точно, сэр!

– Вывели всех людей?

– Так точно, сэр. Тех, кто остался жив.

– Бригадный генерал Мицакис погиб….

– Я знаю, сэр.

Полковник Валлентайн сделал несколько шагов вперед, он оказался худым, как щепка, и старым… типичный британский офицер. Он взял руку сержанта Протасоффа и вложил в нее что-то с острыми краями.

– Держите, сержант… это крест Святого Георгия, и вы его, черт возьми, сегодня заслужили. А теперь давайте сматываться отсюда, джентльмены…

– Смотрите! – крикнул кто-то, и все задрали головы к небу…

Зрелище было величественное и жуткое, какого никто не видел со времен Вьетнама. Горящий стратегический бомбардировщик Б52 – горели все четыре двигателя на правом крыле, горел и фюзеляж, со снижением и сильным креном вправо шел над дорогой, почти параллельно ей, рассыпая какие-то искры. Он снижался медленно, и все наблюдали этот полет, последний полет огромной, созданной жестоким человеческим гением машины, машины, предназначенной исключительно для войны, для разрушения городов и принесения в мир смерти и казавшейся слишком большой, чтобы погибнуть. Они проводили бомбардировщик взглядами в последний путь и смотрели за горизонт, когда он скрылся за холмами – пока не раздался удар и в той стороне над горизонтом не начало вставать белое, побеждающее ночь марево.