Артем Мичурин - Еда и патроны

Скупые сведения о Белокаменной сходились в двух основных моментах — там нет жизни, и есть высокий радиационный фон. Посему, первое, что я потребовал у Фомы — увеличение гонорара и выдачи аванса. Сошлись на пятидесяти трёх золотых, из которых десять были выданы на месте. Второе — защиту от радиации. На что получил странного вида противогаз, счётчик Гейгера и ценный совет — не оставлять открытых участков тела. Ну, и третье — хороший глушённый ствол, для уверенного прицельного огня на двести метров, в дополнение к моему «калашу». Тут Фома долго жмотился, но, в конце концов, оторвал от сердца «Винторез» с шестью двадцатизарядными магазинами, вычтя из моего аванса три золотых, с обещанием вернуть по возвращении.

Теперь нужно было подумать об «открытых участках». С этим у меня дела обстояли неважно — кисти голые, хренов противогаз-маска с фиксирующими ремнями закрывал только лицо, ворот куртки даже в поднятом положении не защищал шею.

Идя в сторону оружейной за обещанным «Винторезом», я как раз обдумывал варианты защиты своей неказённой шкуры от радиации, как вдруг обратил внимание на проходящего мимо брата в длинном плаще со стоячим воротником. Немного побазарив, выяснил, что шьёт такие местный мастер — Андрей, и, узнав адресочек, направился к нему.

Дверь оказалась не заперта. Я тактично постучал и, не дождавшись реакции, прошёл внутрь. Из комнаты за предбанником доносился стук швейной машинки.

— День добрый, хозяин, — открыл я дверь в комнату.

— Здорово, — отозвался тот, не оборачиваясь.

В избе стоял сильный характерный запах обработанной кожи. На скамьях и прямо на полу лежали шкуры: покроенные и целиковые. На полках стояли катушки ниток и тесьмы, коробки с фурнитурой, лекалы. Настоящая пошивочная мастерская.

— Мне бы плащик. Поможешь?

Андрей — упитанный бородач преклонных уже лет — оторвался от работы и смерил меня взглядом.

— Если сегодня мерки снимем, через недельку будет в лучшем виде.

— Не до мерок. Мне сейчас нужно. Готовые есть? — достал я из кармана золотой.

— Хе, — Андрей хитро прищурился и потёр загривок. — У меня тут, что, по-твоему, магазин? Или склад при фабрике? Я по меркам шью. Всё под заказ.

— За срочность, — к перекатывающемуся по костяшкам пальцев золотому добавился второй.

— Пойдём, — оживился Андрей, и, махнув «за мной», отправился в соседнюю комнату. — Ну вот, — указал он на тёмный, в чёрно-бурых разводах плащ, облачающий деревянного истукана. — Вроде твой размер. Послезавтра обещался сдать, но раз такое дело…

— Интересная расцветка.

— Да тут… — замялся мастер, — с пропорцией маху дали. Но часов за восемь можно подкрасить. Совсем чёрная, конечно, не станет, но будет однотоннее.

— Не нужно, мне так нравится, — я пощупал кожу. — Свинина?

— Нет, — ощерился Андрей, подкручивая ус, — не свинина.

Через два часа, ушедших на небольшую доработку обновки — пришивание капюшона, дополнительной фурнитуры для плотной фиксации стоячего воротника, и петель, препятствующих задиранию рукавов — я получил свою «защиту», весьма сомнительную, в плане борьбы с радиацией, но психологически успокаивающую. Всё-таки два слоя кожи — лучше, чем один. Да и в свете надвигающихся холодов с дождями — как-никак сентябрь на дворе — плащик будет нелишним. Сидит отлично, даже поверх разгрузки. Кожа мягкая, эластичная, движениям не мешает, и щупать приятно. Андрей, разговорившись, поведал, что на плащ ушло четыре бабы, от шестнадцати до двадцати лет. Ну, за такое денег не жалко. Померил на противогаз — воротник и капюшон в затянутом положении закрывают голову с шеей полностью. Перчатки я получил бесплатно, в качестве пустяшного дополнения.

Из-за разросшегося скарба пришлось купить ещё и новый вещмешок, более вместительный. Тут, правда, материальчик был попроще, обычный брезент, но сшит качественно, на совесть.

В общем, так непринуждённо я оставил у святых значительную часть только что полученного аванса.

По информации Фомы, группа Ткача должна была выдвинуться на следующий день из Чаадаево — посёлок в восьми километрах от Мурома — и, вместе с торговым обозом, отправиться во Владимир. Не так уж и много времени, чтобы сесть на хвост. Фома моё мнение разделял, а вот Бойня — нет.

— Какого хрена?! — возмутился Николай Евгеньевич. — Никуда я не поеду, кроме Арзамаса! И так проторчал тут полдня! Это мне затемно что ли возвращаться?!

— Тут переночуешь.

— Нет-нет-нет, — замотал он башкой, — сам впрягся, сам и пиздуй. И так бензина сжёг немеряно. Кто мне компенсирует?

— Уж точно не я. Может, у Фомы спросим?

Николай Евгеньевич как-то сразу стушевался и, бубня под нос проклятия, потопал к «Ласточке».

Удивляюсь, насколько сильно портятся люди, как только гнёт проблем ослабевает. Прижало — шёлковые, отпустило — говно-говном. Выходит, я своим существованием делаю людей лучше. Хм. Вполне достойная роль индивида в социуме. Человек — он ведь сродни клинку. Чем сильнее по нему лупили, тем крепче вышел. А бросили без дела валяться — ржавчиной покрылся. Вот тот же Бойня — старик уже, но держится бодрячком, хоть и за воротник закладывает частенько. А оставь в его покое, дай на старости лет отдохнуть — так ведь за год-другой ожиреет, одряхлеет и сдохнет. Скотина ленивая. Я ему жизнь спасаю, а он…

— Осторожно! Не поцарапай, — пошутил Бойня, помогая затолкать в кузов старую деревянную лодку.

— Весло закрепи, болтается.

— Потеряем — прикладом догребёшь. Я в твои годы Оку туда-обратно безо всяких лодок переплывал, да ещё и с узлом в зубах.

— Хорош заливать. Небось, сроду из Арзамаса носу не высовывал.

— Ошибаешься. Я, чтоб ты знал, до того, как в эту сральню перебраться, на том берегу жил, в деревеньке, двадцать километров от Мурома. Всё детство в Оке бултыхался, с весны до самого октября. Тогда-то она почище была, а сейчас, говорят, загадили — руки ополоснуть боязно.

— Молодец. Лезь в кабину.

— А ты плавать-то умеешь? — невзначай поинтересовался Бойня, ковыряясь с барахлящим зажиганием. — Слышь, чё говорю?

— Заводи уже, время идёт.

— Умеешь, или нет? Я не понял.

— Поехали.

— Нет, ты ответь.

Старый козёл. Вот бывают же такие — ткнутся языком в больное место, и мусолят, и мусолят. Не умею я плавать. Не-у-ме-ю. Пробовал однажды, на прудах за железкой — еле откачали. С тех пор боюсь глубокой воды. Ничего не могу с этим поделать. Как только чувствую под собой глубину, прямо судорога бьёт и дыхание перехватывает. Лёгкие тут же вспоминают, какого это — воды нахлебаться. Ой бля… Тут как-то раз опытом делились с коллегой — нормальный вроде мужик, никогда о нём плохого не думал — и начал он про методы свои рассказывать, дескать, до чего же эффективно утопление. Кладёшь, говорит, терпелу на спину, фиксируешь голову, тряпку ему поверх морды, и не спеша водичкой поливаешь, так, чтобы струя не прерывалась хотя бы минуту. Рассказывает, сука, медленно так, обстоятельно, и ухмыляется. Тварь. Я проткнул ему оба лёгких и вскрыл трахею. Как-то само собой вышло. Ни при каких обстоятельствах не стану топить человека, кем бы он ни был. Загнать иглу под ноготь, раздавить пальцы, разбить сустав, обработать паяльной лампой, пощекотать ливер — это пожалуйста. Но топить — нет. Понимаю, что эта причуда мне когда-нибудь аукнется, а перебороть не могу.