Константин Аникин - Нульт

Поначалу Иосиф не придавал этому значения, но потом как-то незаметно стал разбираться в сортах виски, полюбил дорогие сигары, безошибочно отличал костюмы, пошитые в Милане, от костюмов, пошитых в Париже… И все это начало ему нравиться. В мире беспросветной советской нищеты Вайзман жил прямо-таки в капиталистической роскоши. Один, в пятикомнатной квартире, под завязку забитой всем этим красивым, удобным, заграничным. У него было две машины, и не какие-то там советские гробы на колесах, а «Мерседес» и «Кадиллак». У него появились личный парикмахер, повар, домработница. И ему хотелось больше, все больше и больше. И он получал больше, это было легко – надо было всего лишь говорить своим высокопоставленным клиентам то, что они хотели услышать. Вайзман обрюзг, пил и жрал за двоих, сорил деньгами, менял женщин так же часто, как и все эти шмотки, которыми были набиты его шкафы. Он вел себя нарочито вызывающе, но ему все сходило с рук. Все знали о его высоких покровителях, даже местные высшие чины КГБ отдавали ему честь при встрече. Простые люди его ненавидели. Это просто зависть, успокаивал себя Вайзман и ненавидел в ответ. У него не было друзей, кроме всех этих шлюх на одну ночь.

Иосиф все реже пользовался Книгой для себя. Книга, раз за разом, бесстрастно констатировала, в какого слизняка он превратился. Плевать я хотел! – кричал на Книгу Вайзман, очередной раз надравшись. Что ты можешь знать об этом? – Вайзман широким жестом обводил всю ту роскошь, что его окружала. Инь-Ян… Ха! Деньги и власть – вот и весь Инь-Ян! Вот на чем держится мир! А вся эта чушь о вселенской правде нужна лишь потому, что этого (он опять тыкал Книге своим богатством) на всех не хватает! Мне просто повезло! Просто по-вез-ло! И Вайзман продолжал жрать, делая небольшие перерывы только для того, чтобы тщательно и с чувством полизать очередную высокопоставленную жопу. Высокие гости, глядя на Иосифа, покровительственно усмехались. Наконец он стал таким же, как они. Понял, наконец, главную правду жизни: ты мне – я тебе. И все же несмотря на весь этот, непрекращающийся ни на секунду праздник, Иосиф с каждым днем получал все меньше и меньше удовольствия от жизни. Не помогали ни алкоголь, ни кокаин, ни все новые и новые женщины…

В тот день Вайзман проснулся, как обычно, в районе полудня. Голова, как всегда, трещала после вчерашней попойки. Как всегда, Вайзман решил поправиться проверенным способом – достал банку с коксом и сделал себе дорогу. Так тогда выглядел его Путь. Иосиф было прицелился трубочкой из купюры, намереваясь сделать первый шаг из тысячи ли, но вдруг неожиданно поднял голову и посмотрел в окно. Стоял прекрасный весенний день, Иосиф невольно засмотрелся на свежее, нежно-бирюзовое небо без единого облачка. Его портила лишь одна дымная полоса; небосвод перечеркнул инверсионный след от самолета, очень похожий на кокаиновую дорожку перед его носом. Вайзман зачарованно смотрел, как она постепенно растворяется в безмятежной бесконечности. Иосиф вдруг почувствовал себя до крайности мерзко. Он с ненавистью осмотрелся вокруг. Его не сломали жизненные невзгоды. Его не сломало НКВД. Его не сломали бандиты в лагере. Его сломали все эти… вещи .

Иосиф набрал полные легкие воздуха и сдул белый порошок со стола.

– Хватит, – сказал он.

Он все бросил и ушел в болото. Поселился на заброшенной биологической станции. И-цзин сказала тогда: № 18 Исправление Порчи.

18

Процесс исправления не был легким, отнюдь, первое время Иосифа буквально разрывали на части многочисленные «хочу» и «дай», все эти суетные желания, что чуть не уничтожили его личность. Но время – лучший лекарь для духа, и постепенно вся та гниль, которой он пропитался, исчезла без следа. Он опять научился радоваться каждому дню, получая удовольствие просто от того, что живет. Иосиф снова стал самим собой. И вернулся к изучению И-цзин.

К тому времени Иосиф освоил, кажется, все придуманные за тысячи лет методы гадания. Все они, так или иначе, работали, но ни один из них не был абсолютен. Все они имели один и тот же изъян – они всегда опирались на некое допущение, постулат, который приходилось воспринимать на веру. Иосиф же пытался найти математическое доказательство теории Перемен, найти универсальный закон перехода одной гексаграммы в другую. Определение единого универсального порядка гексаграмм, определение закона перехода, обещало полный контроль над Переменами, своего рода взлом реальности. Конечно, Иосиф Вайзман был далеко не первый, кто пытался отыскать Формулу Перемен; бесчисленные поколения ицзинистов бились над этой задачей до него, и все они потерпели поражение. Однако Иосиф имел перед ними огромное преимущество – вычислительные машины. Еще Лейбниц доказал, что Книга Перемен опирается на двоичную систему счисления (Инь, разорванная черта – 0, Ян, целая черта – 1), можно даже сказать И-цзин – первый в мире интуитивный компьютер. И Иосиф надеялся, что компьютеры помогут ему отыскать Истину.

Иосиф исследовал разнообразные гексаграммные решетки вроде таких:

Эти решетки не что иное, как различные методы упорядочивания гексаграмм по разным принципам, таких решеток за века исследований было наработано множество. В ицзинистике существуют разные способы перехода одной гексаграммы в другую – принцип зеркальности, принцип инверсии, способы, основанные на различных изменениях черт, и т.д. Вайзман брал различные способы и старался рассчитать переходы между гексаграммами таким образом, чтобы получить все 64 и заполнить все клетки квадрата Перемен. Потом он накладывал различные решетки друг на друга и пытался выявить закономерности. На основе анализа этих закономерностей он пытался вычислить единственно верную последовательность гексаграмм. Время шло, и Иосиф все глубже и глубже вяз в этих решетках, кубах, треугольниках, кольцах и прочих магических квадратах, которые у него получались. Да, он постоянно наталкивался на какие-то интересные закономерности, числовые и геометрические, но все они никак не складывались в единую систему.

Все дело в том, что чисто математические законы в Переменах работают до определенного момента. И-цзин – это весьма своеобразная математика, она не основана на чистой логике, как западная наука. И какие бы способы упорядочивания Книги Перемен ни изобретал Иосиф, как только не раскладывал пасьянсы из гексаграмм – не сходилось. Ни одна из его систем не обходилась без малонаучных «но» и «допустим».