Олег Дивов - Лучший экипаж Солнечной (авторская редакция 2008 г.)

— Я знаю, — сказал Рашен. — Это я его так научил. Эх…

— Вы не переживайте так, шеф, — попросил Боровский. — Энди знал, на что шел. Он ее спасал, — Боровский кивнул в сторону Ивы, которая ушла куда-то на самый край дамбы и теперь заторможенными механическими движениями бросала в воду камешки.

— Я понимаю, Жан-Поль. Я понимаю, что он ее спас. А мы его — нет.

Рашен поджал губы и отвернулся.

— Надоели вы мне, русские, — сказал Боровский и, кряхтя, поднялся на ноги. — Когда чужих замочим, уеду куда-нибудь, где вас нет. А если замечу хоть одну русскую морду, буду в нее бить. Превентивно.

— Господин адмирал, сэр, — напомнил о себе техник. — Я, собственно… Вот, посмотрите. Это мы нашли в вещах лейтенанта. Здесь, кажется, по-вашему.

Рашен протянул руку и взял у техника белый сверток. Это был кусок простыни, густо исписанный черным графитом.

— Да, по-русски, — кивнул адмирал. — Спасибо, Этторе. Если найду что-нибудь, касающееся вас лично, обязательно расскажу.

— Не надо, — помотал головой техник, и лицо его вдруг искривилось. — А то я и так каждый день плачу. Как вспомню его — так слезы… Виноват. Разрешите идти?

— Да, — кивнул Рашен, вглядываясь в аккуратные печатные буквы. Эндрю писал грамотно и разборчиво, видимо, не спеша, обдумывая каждое слово. Рашен начал читать.

«Дорогой Олег Игоревич! — писал Эндрю. — Двадцать лет я считал вас своим учителем. Наши отношения складывались по-разному. Но я всегда помнил, какую роль вы сыграли в моей судьбе. И теперь хочу сказать вам огромное спасибо. А еще извиниться. Потому что я должен уйти.

Надеюсь подбросить это письмо в вашу каюту, когда мы разобьем чужих. Тогда вам уже не нужен будет техник Вернер. А человек Вернер обязан покинуть вас. Это будет для меня большой потерей. Но виноват я сам. Так вышло, что я попал в экипаж «Пола Атридеса» ценой предательства. То, что я рассказал вам про свои злоключения внизу, правда лишь отчасти. Помните грустные обстоятельства, из которых вы меня вытащили наверх? Увы, Олег Игоревич, все было подстроено. Вы убрали с борта саботажника, а вместо него вам подсунули другого. На этот раз такого, которому вы доверяли.

Долго рассказывать, как именно меня шантажировала контрразведка. Главное — в какой-то момент я почти сделал то, что они требовали.

Я страшно запутался, учитель. Запутался в своих мотивах. Я не понимал, чего ради живу. Мне опостылела война в любых ее проявлениях. На этом особисты тоже сыграли. Они всячески подпитывали мою ненависть к войне. И оказалось, что ее можно направить против вас тоже.

Я не снял блокировки, которые оставил мой предшественник, а только отключил их. Решил поиграть в Бога, оставив за собой право выбирать, какой дорогой пойду не только я, но и вы. Сначала мне казалось, что так я смогу защитить вас, уберечь от верной гибели, которую влекла за собой война с землянами. Собственно, на этом желании меня и подловили особисты.

Но теперь мне кажется, я просто хотел мести за то, что вы когда-то отвернулись от меня. Хотя вы меня не предавали. А я поступил как ревнивая девчонка и совершил подлость в отношении вас. Пусть даже в мыслях. Но все равно это было чудовищно. Увы, сразу я этого не понял. Иногда думаю — лучше бы я вообще не поднимался к вам на борт. Но вот парадокс: именно на «Атридесе» я нашел то, чего мне недоставало внизу.

Меня вылечили от ненависти вы и ваш экипаж. Я понял, что не одинок в этом мире. Готов идти за вами. И, главное, верить в то, что вы никогда не толкнете меня на бесчестье.

Отчего я пошел на сделку с совестью? Наверное, это была обычная трусость. И еще, повторяю, я не понимал, зачем живу. Поэтому я и не смог признаться вам сразу, что вел двойную игру. А страшнее всего, что теперь, когда я стал другим, мне вдвойне мучительно говорить вам об этом. Даже в письме. А в глаза — просто невозможно. Я представляю, как вы на меня посмотрите. А вы, извините, можете убить взглядом, когда на самом деле хотите всего лишь слегка упрекнуть.

Я заново родился, встретив Кенди. Я стал другим, я избавился от злобы. У меня все хорошо. Но именно поэтому я не смогу остаться в вашем экипаже, когда война закончится. Обидно, ведь это лучший экипаж в моей жизни и, думаю, лучший экипаж Солнечной. Но иначе нельзя. Мое предательство не загладить ничем. Даже если вы скажете, что все нормально, — я себя не прошу. И сделанное мной (точнее, не сделанное) не умаляет моей вины перед вами. Никогда не думал, что человека может до такой степени заесть совесть.

Написал это и понял, что очистился. Мне всегда нравилось плакаться вам и жаловаться, вы уж простите. Теперь у меня есть Кенди, и я жалуюсь ей. Знаете, иногда мне кажется, что она ваша дочь. Вы очень с ней похожи внутренне. А может, все из-за того, что и я, и она — ваши воспитанники. И в том, что мы полюбили друг друга, есть нечто и от вашего большого сердца. Как обидно: я не смог взять от вас самое главное — умение быть верным себе. Я себе изменил и совершил ошибку. Не могу ее забыть. И поэтому ухожу.

Надеюсь, Кенди поймет меня, я ей тоже собираюсь оставить письмо. Пусть хотя бы поймет. Простить она не сможет. Ей нравится флот, нравится летать, нравитесь вы, наконец. Это ее жизнь. Жизнь, которую я мог оборвать. Вы позаботьтесь о ней пожалуйста. Я знаю, ей будет поначалу тяжело. Конечно, я мог бы смолчать. Но сил нет — либо скину камень с души, либо сойду с ума. Память о совершенном предательстве и так уже доводит меня до исступления. Я просто обязан рассказать тем, кто мне дороже всех на свете, о том, как я обманул их.

Только вот сделать это лицом к лицу… Нет могу.

За все надо платить, да, учитель? Вы это знаете. Поэтому никогда не идете поперек совести. И мешаете делать это другим. Вы много лет учили меня думать о последствиях. Помню вашу фразу: «Прежде чем совершить ошибку, подумай, не окажется ли она для тебя роковой». Увы, я плохо выучил урок. Как жаль.

Как обидно, что Кенди — астронавт до мозга костей. Ее любовь ко мне велика, но девочка не знает и не хочет знать другой жизни. На днях она мне это очень доходчиво объяснила. А я ведь плюнул в самое главное, на чем эта жизнь держится. Экипаж — семья, а у меня был за пазухой камень. И то, что он оказался жутко тяжелым, не искупит моей вины.

И все-таки я счастлив. Я узнал, ради чего на самом деле стоит жить. Оказывается, это так просто…»

Текст обрывался. Рашен повертел кусок ткани в руках, но больше не увидел ни слова. Видимо, Эндрю не успел написать, в чем же смысл жизни. Просто не успел.

— Возьмите платок, драйвер, — раздался откуда-то издали голос Боровского. — Ну, что там?

Рашен нашарил протянутый ему платок, утер слезы, высморкался, аккуратно сложил письмо и спрятал его за пазуху.

— Лучший экипаж Солнечной… — тихо произнес он.