Алексей Калугин - Подменённый

Хвост тысяченожки вновь дернулся в сторону лица человека. На заостренных концах страшных шипов выступили большие мутно-зеленые капли. Бросив автомат, Андрей ухватился за извивающееся тело обеими руками.

Кольцо боли еще сильнее сдавило Андрею шею. Теперь он не мог издать даже сдавленного хрипа. Все усилия его меркнущего сознания были направлены лишь на то, чтобы не позволить отравленным шипам дотянуться до своего лица.

Андрей не видел, что происходит вокруг. Он только слышал короткие автоматные очереди и чьи-то отрывистые крики.

Шагадди, бросившийся было сержанту на помощь, был остановлен сразу двумя тысяченожками, в каждой из которых было не меньше метра длины, выросшими из травы прямо у него под ногами. Отпрыгнув в сторону, Шагадди перерубил одну из тварей короткой автоматной очередью. Вторая тысяченожка подняла две трети своего тела вертикально вверх. Крючья по краям ее плоского тела двигались в едином ритме, то раздвигаясь в стороны, то прижимаясь к светлому брюшку, словно тысяченожка искала опору для своего раскачивающегося из стороны в сторону тела. У тысяченожки отсутствовала выраженная головная часть тела. На плоской поверхности не было заметно ни глаз, ни каких-либо других органов чувств. На тыльной стороне тела, обращенной сейчас в сторону человека, имелся только омерзительный зев, пульсировавший в такт движениям тела тысяченожки. По оторачивающей его фиолетовой бахроме стекала зеленоватая слизь.

Прежде чем Шагадди успел нажать на курок, тысяченожка снова припала к земле, изогнулась, словно синусоида, и, вывернувшись задом наперед, взлетела в воздух, нацелив в человека сдвоенный наконечник отравленных шипов, венчающих ее хвост.

Перехватив автомат за ствол, Шагадди сбил атакующую его тысяченожку ударом приклада. Тварь, словно мокрое полотенце, плотно обмоталась вокруг оружия. Хвост ее то и дело стремительно рассекал воздух, пытаясь дотянуться до человека.

– Зар-р-раза!

Шагадди со всего размаха ударил прикладом автомата о ближайшее дерево. С тошнотворным вязким шлепком раздавленное тело тысяченожки прилипло к стволу. В стороны разлетелись сгустки кисло пахнущей зеленоватой жижи.

Брезгливо поморщившись, Шагадди отшатнулся в сторону. Бросив на землю автомат с расколотым прикладом, он вооружился пистолетом и ножом.

Шагадди, опытному бойцу, достаточно было бросить быстрый взгляд по сторонам, чтобы оценить обстановку.

Положение было критическим. Неизвестно откуда появились тысяченожки, но сейчас они заполняли собой почти все свободное пространство между деревьями, на котором расположился взвод. На том месте, где были оставлены носилки с телом лейтенанта Манна, шевелился живой ком из тысяченожек. Если даже лейтенант еще жив, то нечего было и пытаться вытащить его из-под груды ядовитых тварей, каждая из которых торопилась урвать от живой плоти свой кусок.

Чуть в стороне скопление тысяченожек образовывало еще один холм. Кто находился под ним, понять было невозможно. Но человек – если это был человек – даже не пытался оказывать сопротивление, а следовательно, помощь ему уже была не нужна.

Кто-то кричал из-за деревьев, но кто именно и что означали эти отрывистые, бессвязные вскрики, Шагадди понять не мог.

Видеть Шагадди мог только двоих – сержанта, прикованного к дереву и уже почти задушенного обмотавшейся вокруг его шеи тысяченожкой, и Снаттера, расстреливающего короткими очередями обложивших его плотным полукольцом тварей.

Ударом ноги Шагадди отбросил в сторону попытавшуюся было попробовать на вкус его ботинок тысяченожку.

Самым разумным решением в такой ситуации было бегство.

– Снаттер! Уходим! Нам их всех не перебить! – коротко махнув рукой, крикнул Шагадди.

Развернувшись, он выстрелил в тысяченожку, принявшую боевую стойку в метре от него. Пуля размозжила переднюю часть туловища тысяченожки. Упав на землю, тварь конвульсивно изогнулась. Хлынувшая из раны зеленая слизь запятнала куртку на груди Шагадди.

Раскинув руки в стороны, Шагадди громко выругался.

– Уходим! – снова крикнул он Снаттеру.

– Сержант!.. – крикнул в ответ тот.

– Ну естественно, – раздраженно буркнул Шагадди. – Куда же мы без командира.

Зубы его зло скрипнули.

Вскинув пистолет, Шагадди прицельно расстрелял с десяток ближайших к нему тысяченожек. Выбросив пустую обойму, он ударом ладони загнал в пистолет новую и, резко выдохнув, бросил свое массивное тело вперед.

Он бежал что есть мочи, уворачиваясь от бросающихся на него тысяченожек и старательно давя каблуками тех, что попадались под ноги.

Он уже и сам почти поверил в то, что сумеет добраться до сержанта невредимым, когда неожиданно ощутил болезненный укол в левое бедро.

– Проклятие!..

Зажав нож в зубах, Шагадди схватил рукой уцепившуюся за штанину тысяченожку и, не обращая внимания на ожегшую ладонь боль, как плетью, ударил ею о землю.

В следующее мгновение он, выронив зажатый в зубах нож, закричал от нестерпимой судорожной боли, сдавившей ногу, словно чудовищные тиски. Не в силах устоять на ногах, Шагадди упал на землю. Попытавшись подняться, он понял, что нога, в которую успела вонзить свой отравленный шип ядовитая тварь, не слушается его. С левой стороны своего тела ниже тазобедренного сустава он ощущал только дикую боль, раздирающую ткани и дробящую кости.

Однако, потеряв контроль над своей ногой, Шагадди не утратил присущей ему рациональной ясности мышления. Схватив выроненный нож, он перерубил пополам высунувшуюся из травы тысяченожку и, отталкиваясь от земли здоровой ногой, пополз в сторону сержанта, до которого оставалось всего несколько шагов.

В эту минуту им двигал не альтруизм и не чувство долга, а чистейшей воды инстинкт самосохранения. Теперь его собственная жизнь зависела от того, удастся ли ему спасти сержанта. Снаттер, продолжая отстреливаться от преследующих его тварей, отступил за деревья. Звать его на помощь не имело смысла – прежде чем Снаттеру удалось бы пробиться сквозь скопление преследующих его тысяченожек, десятки мерзких тварей успели бы превратить его тело в экспонат антропологического музея. Помочь ему выбраться за пределы зоны активности тысяченожек мог только сержант, который сейчас сам вел отчаянную и уже безнадежно проигранную борьбу с особо крупной особью, выбравшей его в качестве объекта своего внимания.

Стиснув зубы, Шагадди резкими толчками продвигал свое тело вперед. Сейчас, когда он был прижат к земле, пистолет только мешал ему – подстрелить с такой позиции тысяченожку, скользящую, подобно широкой ленте, среди травы, было практически невозможно. Спрятав пистолет в кобуру, Шагадди отбивался от атакующих его тварей с помощью ножа.