Кристофер Паолини - По ту сторону звезд. Книга 2 [litres]

Избыток сенсорной информации затопил ее нервы, и на миг Кира перестала соображать, кто она и где.

Теперь она ощущала Утробу так же, как ощущала собственное тело. Плоть громоздилась на плоть, пульсировали в агонии обнаженные нервы, терзались конечности, мышцы, перепутанные и перекрученные внутренние органы. Элементы человеческого и медузьего тела сочетались друг с другом без всякого понимания их структуры и назначения. Ихор тек по венам, предназначенным для крови, кровь струилась в губкообразных тканях, которые должны наполняться более вязкими жидкостями; кости скребли по связкам, мышцам, другим костям; щупальца давили на взбухающие внутренности, и все дрожало в безмолвном крике.

Если б не волокна чужи, пронизывающие Утробу, поддерживающие ее, весь этот чудовищный ужас умер бы в считаные минуты, а то и мгновения.

Боли сопутствовал сокрушающий голод, первобытная потребность есть, расти и распространяться безгранично, как будто встроенные в Семя ограничители перегорели и осталось лишь это желание захватить все. А еще в эмоциях Утробы присутствовало садистское ликование, и это не удивило Киру: эгоизм, в отличие от доброты, – базовая эмоция. А вот чего она не ожидала, так это детской растерянности.

Разум, порожденный соединенными мозгами Карра и Квона, никак не мог постичь обстоятельства, в которых очутился. Он воспринимал лишь свое страдание, ненависть и страсть умножаться, покуда не покроет собой каждый сантиметр каждой планеты и каждого астероида во Вселенной, пока его отпрыски не заполонят пространство возле каждой звезды на небосводе, пока каждый луч света не будет высосан жизнью, жизнью, ЖИЗНЬЮ , которая выйдет из их исковерканных чресл.

Вот чего он так желал, этот разум. Вот в чем нуждался.

И Кира закричала в темноту, противясь Утробе, напрягая свой разум, тело, Семя. Она противопоставила собственный гнев, собственную ненависть этому чужищу, она раздирала окружавшую ее плоть с силой отчаяния – так бьется животное, зажатое в пасти хищника. Но ничего не вышло из ее отчаянных потуг: перед яростью Утробы ее гнев был что свеча по сравнению с вулканом, ее ненависть – вопль, заглушенный бешеной бурей.

Непостижимая мощь Утробы охватила ее. Пленила ее. Ослепила. Она делала тщетными все ее попытки, она превосходила и подавляла любые ее усилия. Семя таяло, рассыпалось атом за атомом, присоединялось к Утробе. И чем отчаяннее Кира боролась, тем быстрее ускользала от нее чужь.

Утроба уже почти соприкасалась с обнаженной кожей – ее кожей, не «скинсьютом», – и тогда Кира поняла, что времени больше нет. Если действовать, то прямо сейчас, иначе все, что ей удалось свершить, пропадет зря.

В панике, почти безумии, она поискала контрольную панель «Касабы» – остатками щупалец, еще уцелевшими от Семени. Вот они, под щупальцами чужи – твердые квадратные кнопки.

Она начала вводить код активации.

И тут… она лишилась щупалец. Они обмякли, потекли, словно вода, в подступающую тьму. Плоть соединилась с плотью и унесла с собой последнюю надежду Киры.

Она проиграла. Полностью и окончательно. И она сама вручила врагу человеческого рода то, что оставалось единственным шансом людей на победу.

Гнев Киры вспыхнул ярче прежнего, но то был тщетный, безнадежный гнев. А потом утекли последние молекулы чужи, и плоть Утробы обрушилась на нее – горячая, удушающая.

Кира закричала. Волокна утробы раздирали ее – кожу, мышцы, органы, кости. Раздирали все. Ее тело рвалось на части, превращалось в лохмотья, как старый костюм.

Но Семя все еще пронизывало ее плоть и наконец-то оказало Утробе сопротивление, включилось в борьбу, пытаясь защитить Киру, но при этом стремилось и сплавиться со своей утраченной частью. Эти два желания противоречили друг другу, да и если бы Семя всецело сосредоточилось на спасении Киры, от него оставалось уже слишком мало, чтобы отбиться от могущественной Утробы.

Полная беспомощность. Столь же полное чувство поражения. Такое мучительное, что даже всепоглощающее страдание – и ее, и Утробы – меркло по сравнению с ним. Она бы вынесла любую боль, какую только можно вообразить, ради достойной цели, но поражением терзание ее плоти усугублялось тысячекратно.

Это неправильно. Все это неправильно. Смерть Алана и ее товарищей по команде, уничтожение «Смягчающих обстоятельств», возникновение Утробы, многие тысячи разумных существ: людей, медуз, жутей, погибших за десять с половиной месяцев войны. Столько страданий, столько боли – и ради чего? Все неправильно. А самое страшное – в результате узор Семени будет так искажен и извращен, что его миссией – а значит, и ее миссией – станет смерть, уничтожение, разрушение.

Гнев обернулся скорбью. Так мало осталось от нее самой. Кира не надеялась еще долго продержаться в сознании. Несколько секунд, а то и меньше. Ее мысли обратились к Фалькони, к их единственной совместной ночи. Соленый вкус его кожи. И как их тела соприкасались, прижимались друг к другу. Его тепло внутри ее тела. Это были последние в ее жизни мгновения нормальной жизни, близости с другим человеком.

Мышцы его спины напрягались под ее ладонями, а там, позади, на столе с монитором, стояло кривое деревце бонсай – единственная живая зелень, уцелевшая на «Рогатке». Постой, но его же там не было или?..

Зеленое деревце. Напоминание о садах Вейланда, полных жизни, благоуханных, уязвимых, бесконечно драгоценных…

И тогда, в самом конце, Кира сдалась. Она приняла свое поражение и отреклась от гнева. Больше не было смысла в борьбе. К тому же она понимала боль Утробы и причины ее гнева. По сути своей они не так уж отличались от ее боли и гнева.

Если б она могла заплакать, заплакала бы. И в этой крайности, когда она подошла к пределу своего существования, теплая волна омыла Киру, успокаивая, очищая, преображая искупительной чистотой.

«Я прощаю тебя» , – сказала Кира. И, уже не отвергая Утробу, обняла ее, открылась, приняла ее в себя.

Что-то сместилось…

Когда волокна Утробы коснулись ее, неумолимо разнимая ее плоть, на миг их движение замерло. Неустанная деятельность остановилась. А потом Кира почувствовала нечто неожиданное: не Семя потекло в Утробу, а Утроба хлынула в Семя, соединяясь с ним, превращаясь в него.

Кира ощутила прилив материи и приголубила ее, словно дитя у себя на коленях. Ее боль унялась, отступила и боль той плоти, которая перешла к ней под контроль. Она принимала в себя все больше, ее Я расширялось, и появилось новое измерение, только что обретенное самосознание, словно перед ней открывался непривычный вид.

Гнев Утробы удвоился и учетверился. Погибельная мерзость тоже почуяла перемену, и ее ярость разбушевалась безудержно.