Роберт Маккаммон - Граница [litres]

– Да, – ответил Джефферсон.

Муравьиная ферма, Микроскопические луга… интересно, как называют тюрьмы где-нибудь в Японии, в России, в Норвегии или Бразилии. Горгонцы изучают людей так же, как некоторые ученые – насекомых. А еще интересно, что они сделали с Рэткоффом, когда разобрали его по косточкам, что туда ему добавили, если он стал для них столь ценным участником этой увеселительной прогулочки. Но нет, лучше этого никогда не знать.

– А мне звезд не хватает, – тихим, трепетным голосом признался Рэткофф. – Помню, как мы с папой… давно это было… ночевали у нас в саду, в Джерси. Разобьем, бывало, палаточку… Я был тогда бойскаутом, веришь? Приготовим хотдоги, выпьем индейской крови – так папа называл смесь виноградного сока, пепси и рутбира, – пожелаем маме спокойной ночи, когда она выйдет на заднее крыльцо, и ложимся спать. Двое мужчин, отец и сын. Понимаешь?

– Еще бы! – ответил Джефферсон, который о своем отце помнил только запах дешевого виски изо рта, кривую усмешку, вечно отвисшую челюсть и пустые посулы, что завтра день будет еще лучше.

– Но… уже далеко за полночь, – продолжал Рэткофф, – я всегда выбирался из палатки, ложился на землю, смотрел в небо и разглядывал звезды. А там, где мы жили, звезд на небе было видимо-невидимо. И такие все яркие, просто какие-то светлые реки на небе. Мне казалось, что я самый счастливый мальчишка в мире, если живу в таком месте. А теперь вот… выхожу в сад в темноте, ложусь на землю… и ни одной звездочки. Ни единой, кругом один только мрак. Несколько лет назад отец мой умер, а у мамы была своя квартира в Сарасоте. Когда все это началось, я ей сразу позвонил, хотел узнать, как она там. Хотел сесть на самолет и полететь к ней, но ты же знаешь, все самолеты уже не летали. Я сказал, чтобы она поскорее перебиралась в одно из убежищ, которые организовывала Национальная гвардия. И больше о ней ничего не слышал. Надеюсь, ей удалось спастись. Как думаешь, а, Джефф?

Джефферсон Джерико услышал, конечно, нотку мольбы в этом вопросе. Кем только ни был он в своей жизни: и комбинатором, и профессиональным шулером, человеком, который на первое место всегда ставит только свои потребности и желания, который презирает слабости других и умеет играть на них в свою пользу, жадный до денег, власти и секса «демон ночи», как бы сказала Регина… но в данный момент, в этом страшном мире, когда, как бычка на веревочке, его ведут куда-то горгонцы, где, возможно, его поджидает смерть, а рядом с ним шагает еще одно человеческое существо, раненное в самое сердце и душу, он обнаружил в себе очень странное чувство, столь чуждое его природе, что он не знал, как его назвать и что с ним делать.

– Конечно удалось, Берт, – сказал он. – Не сомневаюсь. Национальная гвардия… да, эти ребята свое дело знают. Они-то обеспечили нашим людям полную безопасность. Причем многим людям. И твоей маме тоже, будь уверен.

– Да, – сказал Рэткофф, и на губах его мелькнула улыбка. – Я тоже так думаю.

Джефферсон Джерико всегда поражался, как легко вести за собой других людей. Если они сами хотят ему верить, половина работы сделана. А еще легче, когда они нуждаются в вере. Иногда, конечно, ему попадались твердые орешки, раскусить которые не получалось, но в основном вот так все и происходит, особенно если на тебе костюм священника. И этот шулерский приемчик с толкованием строк из Библии, где якобы говорится, какие акции покупать, а какие продавать… Полезно также иметь знакомых маклеров, которые на тебя работают, а когда информация оказалась ложной и хайроллеры потеряли деньги, Джефферсон всегда мог сказать, что такова была воля Божия, что Господь учит нас смирению и, главное, терпению, что и он сам, Джефферсон Джерико, не раз получал от Господа такие уроки. Но по большей части все шло как по маслу; и когда хайроллеры добровольно вносили в фонд Джерико ежегодные пятнадцать процентов комиссионных от доходов, дарованных им Господом и указаниями Его Божественной Библии, а также суммы, внести которые им подскажет их доброе сердце, бывший Леон Кушман смотрел на витражи своего кабинета, и будущее ему виделось вполне радужным.

Последнее, что он слышал об этих пресловутых убежищах, устроенных войсками Национальной гвардии, – сначала они превратились в гнездилища страха, что привело к полнейшему хаосу и разгулу насилия среди представителей рода человеческого. Скорее всего, во время боев между сайферами и горгонцами часть из них была уничтожена. И очень вероятно, что мать Берта Рэткоффа в первые же месяцы событий, если не в первые недели, погибла, как и многие сотни тысяч, а то и миллионы людей по всему миру, а их прах в виде костей и пепла обнаружится только после того, как война закончится и выжившие повылезают из своих нор. Кем же они станут? Рабами для победителей? Подопытными кроликами для изучения человеческой генетики, для опытов с мутациями? Материалом для создания нового оружия, которое можно будет использовать в последующих войнах в иных мирах?

«Братья и сестры, – думал Джефферсон, – радуги в этом окне вы не увидите. Как между молотом и наковальней, мы попали между двумя одержимыми жаждой власти силами, и для нас не важно, кто победит, нас все равно ждет гибель».

– Да, – сказал проповедник, – я нисколько не сомневаюсь, что с твоей мамой все в порядке.

Вдруг он заметил, что впереди по дороге навстречу им что-то движется.

Сначала Джефферсон подумал, что показалось. Это явно какой-то мираж. Но… как это возможно… откуда здесь взялся желтый школьный автобус?

Воуп остановился. Голова его задрожала так сильно, что две секунды ее вообще не было видно.

– Мы остановим это транспортное средство, – сказал он.

– Потому что там мальчик? – спросил Джефферсон.

– Да, – последовал ответ. – Мы остановим, – повторил он, – это транспортное средство.

Джефферсон не заметил и намека на то, что водитель автобуса намерен останавливаться. Воуп снова зашагал вперед, Джефферсон, чуть приотстав, шел рядом, а с другой стороны, щурясь, ковылял на своих распухших, больных ногах со ступнями, покрытыми волдырями, Рэткофф. Автобус был уже совсем близко, и Джефферсон энергично замахал обеими руками.

– Что-то непохоже, что останавливаются, – заметил Рэткофф. – Может, лучше сойдем с дороги?

Но Джефферсон продолжал размахивать руками, и автобус неожиданно стал снижать скорость. Послышался скрип старых тормозов.

– Слушать меня, – сказал Воуп. – Делать все так, как вам приказали. Если возникнет какое-нибудь… – он помолчал, подыскивая нужное слово, – затруднение… я убью в этом транспортном средстве каждого из ваших.

– Возможно, это будет не так легко, – сказал Джефферсон.

– Мы заберем мальчика, – твердо продолжил Воуп и повторил: – А если возникнет любое затруднение, я убью…