Борис Конофальский - Оазисы

– Что? Наши посиделки заканчиваются?

– К сожалению. Я вам говорил, что у меня дела.

Она посмотрела на него с заметной долей высокомерия и сказала то ли презрительно, то ли снисходительно:

– Да, нет у вас никаких дел. Вы хотите от меня избавиться, думаете, что я проблема.

«Ты глянь, какая проницательная, а!»

Горохов почесал лоб в том месте, где кепка оставила след от постоянного ношения, но ничего не сказал, а красавица продолжила:

– Успокойтесь, я к вам не в любовницы набиваюсь, у меня к вам дело. Хорошее дело.

– Мне нужно найти ночлег и жильё, я не спал почти двое суток. – Он словно оправдывался пред этой красивой женщиной.

– Я уже нашла вам место. – Вдруг сказала она.

Да, эта дамочка могла удивлять. Геодезист даже не нашёлся, что ей ответить по такому поводу. А она продолжала:

– Место тихое, на западной окраине города, на выезде к буровым. Пришёл – ушёл, никто не видит. Женщина-хозяйка сдаёт койки приезжим, в чужие дела нос не суёт. Просит гривенник в сутки.

Как раз пришла Ёзге, стала отсчитывать ему сдачу с полтинника, а он у девочки и спросил:

– Ёзге, а где тут можно остановиться, пожить недорого?

– У старухи Павловой. Пятак – койка. Клиентов у неё нет сейчас, будет любому рада. По дороге к озеру последний дом справа.

– К озеру – это на восток от центральной площади? – Уточнил он.

– Да. Там, не доходя станции, тыквы под навесами, дом кривой. Это он и будет. – Сказала девочка, положив сдачу на стол.

Горохов развёл руками, а Людмила сидела, поджав губы. Катала пустую рюмку по столу и всем своим видом показывая, что презирает таких, как Горохов.

Но это его заботило мало, он сгрёб сдачу и стал собираться. И его совсем не интересовало то дело, с которым она пришла сюда. К чёрту все дела с такими красотками, пусть она со своим банкиром их делает.

Тыквы под навесами были не такие уж и большие. Навесы из пластика их защищали от солнца. До озера было недалеко, километров пять, там были опреснители, а тут, рядом с городом, стояла распределительная станция. Гудела вся, завешенная солнечными панелями. От неё в город шли пластиковые трубы – одна белая тонкая трубка тащилась через невысокие барханы к тыквам. Там, пройдя через капиллярные оросители, под тыквы капала вода.

Под песком земля была тёмной, хорошая земля. Будь тут поменьше солнца и воды побольше, тыквы можно было бы вырастить и по пятьдесят килограммов.

– Это вы ко мне? – Раздалось за его спиной.

Он не сразу разобрал слова, повернулся. Перед ним стояла старуха, возрастом глубоко за шестьдесят. Всё лицо её заросло наростами проказы, нос сравнялся со скулами, глаз почти не было видно. Она говорила распухшими губами, и приходилось вдумываться в те звуки, что она произносила, чтобы понять смысл.

– А вы бабушка Павлова?

– Павлова, Павлова я.

– Я к вам.

– Постоялец? – Шепелявила бабка.

– Постоялец, постоялец, – понял это слово Горохов. – Мне Ёзге вас посоветовала.

– А, карлица эта, ну, дай ей Бог здоровья.

– Карлица? – Кажется, он опять её плохо понимал.

– Ну, маленькая, маленькая, – старуха показала рукой, что речь идёт о невысоком человеке.

– Да-да, она, – согласился Горохов. – Маленькая. Она сказал, что вы сдаёте койки по пять копеек за ночь.

– Сдаю, сдаю. – Кивала бабка. – Сейчас постояльцев больше нет, выберешь любую. Только вот кондиционера у меня нет.

«Класс, днём на улице за пятьдесят пять переваливает. Как она тут без кондиционера выживает?»

– Ну, ладно, – произнёс он, – я привычный.

– Привычный, значит, не городской? Степняк, значит? – Шепелявит бабка.

– Степняк, степняк. – Усмехается геодезист.

Зря он расхвастался, знал бы – так молчал бы.

– А звать-то тебя как, сынок? – Поинтересовалась старуха.

– Андреем, бабушка.

– Андрюша, сынок, попрошу тебя о деле… Больше попросить мне некого…

«Начинается».

– Раз ты степняк, то для тебя это дело лёгкое, сделаешь?

– А что за дело, бабушка?

– Сеть на саранчу мне нужно поставить. Раз ты из степи, то сможешь. Для степняка то дело лёгкое.

– Смогу бабушка, смогу, только мне карта нужна, а то поставлю ещё на чужой участок. Барханы-то одинаковые все. Карта есть у тебя? А то потом придётся объясняться с соседями.

– А у нас тут всё на столбах. Найдёшь столб сто шестой – это мой, ставь сетку в сотне метров от столба на любое место. То вся моя пустыня будет.

– Ну, хорошо. А далеко идти?

– Нет, два километра, чуть больше. – Сообщила старуха.

– Два километра! – Воскликнул Горохов. – Бабушка, так это немало, по барханам же. Я думал, рядом у тебя участок.

– А я с тебя плату за эту ночь не возьму, – стала уговаривать бабка, – и ещё завтра свежим паштетом угощу. Бесплатно.

– Так утром мне ещё сходить и снять сеть нужно будет?

– Так утром по холодку чего не пройтись-то? – Рассуждала старуха. – Затемно тебя разбужу и сходишь.

Горохов молчал.

– Сходи, сынок, – просит бабка, – сама бы сходила, да колени сохнут, ногу не разогнуть.

«Врёт, хитрая старуха, может, от проказы суставы сначала в пальцах, а потом и во всём теле начинают разрушаться».

Отказываться теперь было неудобно. Хорошо, что он взял целую флягу воды и ещё много воды выпил. Хоть ещё и печёт, но жара уже спадает.

– Ладно, бабушка, – произнёс он, – где твоя сеть?

Корф с шестью полутораметровыми пластиковыми штангами, тонкая, мелкая сетка длиной метров сто и шириной метр. Всего пять килограммов. Он закинул его на плечо:

– Ну, куда идти-то?

– Идёшь, идёшь вдоль труб от опреснителя по дороге к озеру. – Бабка вывела его к дороге. – Идёшь ровно километр. А как пройдёшь, так возьмёшь тридцать градусов южнее. Ещё километр пройдёшь, ну, может, чуть побольше, там найдёшь мой столб. Запомни – сто шестой. Ты не заблудишься, там везде столбы, мой участок…

– Сто шестой, понял я. – Сказал Горохов.

Она ещё что-то шепелявила, но он её уже не слушал, пошёл по дороге на восток, к озеру. Быстрее начнёшь – быстрее закончишь.

Плюс пятьдесят один. Солнце почти в зените. Уже, конечно покатилось на запад, но ещё высоко. Терпеть можно, но нельзя давать ему попадать на отрытые участки кожи. Горохов закутался в одежду, плеснул себе за шиворот пару капель воды. Лучше жара, чем ожоги. Ещё бы часик-другой посидеть в тени под кондиционером, но он ушёл из «Столовой» из-за Людмилы. Честно говоря, уж лучше ожоги, чем такая опасная баба, как эта Людмила.

Горохов, двенадцать лет назад связался с одной такой же. В такой же далёкой от цивилизации дыре нашёл себе проблему. Та только была брюнеткой. Сначала тайком бегала к нему на свидания, говорила про любовь, а потом предложила убить мужа и его брата. Муж и брат заправляли в городе, имели хороший доход на полыни и саранче. Геодезист в те времена был ещё молодой и глупый, но даже тогда он понимал, что его хотят использовать. Он отказался от такой работёнки, а бабёнка не сдалась и решила пожаловаться на него мужу, мол, это он, Горохов, подбивал её завалить мужа и занять его место. Муж, его брат и ещё один человек пришли к нему. Короче, он тогда с двумя пулевыми ранениям ушёл в степь. И там, свалившись от кровопотери на бархан, ночью был укушен пауком. Как он тогда выжил – он до сих пор понять не мог. В результате та смуглая красотка получила своё. Вскоре вышла замуж, так как прежнего мужа он всё-таки застрелил. А Горохов получил месяц госпиталей и… выговор нанимателя за сорванную работу.