Руслан Муха - Воронов дар. Изнанка прошлого

Кассей окинул меня печальным взглядом, наверняка снова прочитав мысли:

«Вы, люди, так желали избавиться от тьмы, что не знаете имен темных богов, а прославляете лишь светлых. Наверняка, те весьма довольны — ведь вся сила веры достается им. Но забыв имена чернобогов, вы не избавились от них, как и от самой тьмы. Вы только нарушили этим равновесие. Зло и добро всегда шло рука об руку, тьма и свет от начала сотворения мира жила в явном мире. Бесконечный свет ничем не лучше бесконечной тьмы. Вскоре все изменится».

— О чем ты? Что изменится? — не понимая, зачем слушаю эти бредни, спросил я.

«Эпоха светлых скоро подойдет к концу. Наступят времена темных. А потом восстановится равновесие».

— Мне нужен мой отец.

«Три желания, Ярослав», — настойчиво сказал Кассей.

— Мне нужен отец, верни мне отца, — холодно произнес я, понимая, что даже древний вурд не в силах вернуть папу с того света.

Кассей ничего не сказал, он отпустил мою руку и неспешно направился к морю. Вошел в воду по щиколотку и какое-то время стоял, глядя на горизонт, и вдруг сорвался с места с такой скоростью, с которой проносятся разве что монорельсовые поезда. За ним остался след на воде, как от скороходной лодки.

Я все еще не позволял себе горевать, не позволял скорбеть. Еще не время. На поле боя, когда видишь, что твои сослуживцы, товарищи, подчиненные — совсем молодые ребята, не видавшие толком жизни, погибают один за другим — непозволительно в эти моменты давать волю горю, ярости или злости. Нужно быть бездушным и действовать, продолжать сражаться и защищать живых, не оглядываясь на эмоции. И только когда бой окончен, когда последний враг повержен, только тогда можно позволить себе молчаливую скорбь.

Кассей появился из воды так же внезапно, как и исчез. Он нес в руках бледное тело, сильное, крепкое, но при этом бессильно обмякшее и совсем не походившее на отца.

Разум отказывался верить, что это отец.

Вурд положил передо мной бледное обескровленное тело, на шее виднелись аккуратные следы от укуса; глубокие раны на груди — которые явно и стали для него смертельными; культя там, где ему отрубили руку.

Словно в тумане я присел и приложил отрубленную руку отца к культе. Какое-то время смотрел, словно бы ждал, что рука чудесным образом срастется.

— Оживи его, — сказала я Кассею. — Ты сказал — три желания. Я хочу, чтобы ты его оживил.

«Это я не могу исполнить. В крови твоего отца нет крови бессмертного, его душа покинула Явь, он в мире предков. Он мертв».

— Он мертв, — повторил я.

От бессилия я рухнул на колени.

Вся боль, вся ненависть и ярость слились воедино. Понимание того, что он мертв оглушило, весь мир превратился в сплошную мутную воронку, в которую меня засасывало и засасывало. А после мир померк, стал безысходно серым и застыл. Только угольно-черный ворон летал над нами и тревожно каркал.

Я не смог это больше сдерживать.

От бессилия и возможности что-то изменить, меня захлестнула яростная ненависть и злоба.

Я ненавидел императора, из-за которого мне пришлось опасаться всего вокруг и проглядеть роковую опасность!

Ненавидел чертова Каина с его кровососами! Инесс с ее тайником!

И предков с их гребаным временем, которое заставило меня пережить это все заново!

Но главное — я ненавидел себя. Это я не сумел его спасти.

Бой был окончен. Я проиграл.

«Я могу забрать твою боль» — голос Кассея вонзился в захлестнувший меня поток боли, словно раскалённый гвоздь.

— Уходи прочь! — яростно крикнул я. — Сгинь!

«Хорошо, — спокойно согласился он. — Только скажи два желания — скажи, чего ты хочешь».

— Мне не нужны твои желания, — я попытался поднять на руки отца и оттащить от воды, чтобы его не унесло в море, но мокрое тяжелое окоченевшее тело выскальзывало.

От бессилия я рухнул с ним рядом на сырой песок.

«Нужны, — я не видел Кассея, но он продолжал со мной говорить. — Я вижу, чего ты жаждешь. Весь ты у меня как на ладони. Ты должен дать волю своим истинным чувствам. Твоя сила в них. Отпусти их, отомсти за боль, что тебе причинили. А я тебе в этом помогу».

— Сгинь, — повторил я, бездумно вперив взгляд в серое, как и весь мир вокруг, небо.

«Мы еще встретимся. Я буду ждать тебя семь дней в том городе, — он указал взглядом на виднеющийся вдалеке Дубарецк. — Ты придешь раньше, а если нет, я сам тебя найду. И уж поверь, лучше тебе явится самому. Тебе придется загадать эти желания, иначе я не смогу забрать свою душу».

Сейчас мне было плевать на слова Кассея, мне вообще стало плевать на все, что происходит вокруг. На смену захлестнувшей боли потери, пришло чувство безразличия и онемения. Словно все за миг выгорело внутри и теперь я не мог ни чувствовать, ни думать.

Голова была словно ватой набита. Тело била крупная дрожь, но я совсем не обращал на это внимание. Я просто смотрел на серое небо и ворона, который кружил в небе, невольно вспоминая как я умирал, и как вот так же надо мной летал ворон.

Я не знал, сколько я так пролежал на холодном мокром песке рядом с телом отца. Ворон продолжал кружить — тревожно, настойчиво. Он то взмывал стремительно вверх, то бросался вниз, словно собирался разбиться насмерть. Я знал, что это знак. Ворон предупреждает, дух рода торопит меня, требует собраться и восстать.

Моему волку это состояние тоже не нравилось, он вынырнул из подсознания и сверлил взглядом, явно готовясь забрать контроль, чтобы спасти нас от холода.

«Нет, не смей», — велел я волку и, стиснув зубы, поднялся на ноги.

Словно бездумная машина я просто действовал и практически не отдавал отчет в своих действиям. Словно бы кто-то действовал вместо меня, а я безучастно наблюдал за всем со стороны.

Я нырнул в холодное море, там, прибившись к скалистому утесу, покачивалась на волнах лодка, в которой осталась наша с отцом одежда и зеркала связи.

Холодная вода пробирала до костей, сковывала движения, но я продолжал плыть — яростно и напористо, не давая своему телу поблажек. Доплыв до лодки, забрался в нее, завел и направил к берегу. И пока плыл, смог наконец снять изорванный водолазный костюм и надеть сухую одежду.

Затем я вытащил лодку на берег, протащил ее волоком до середины пляжа, убедившись, что так ее не смоет в море. В лодку я положил тело отца, а после достал зеркало связи и представил Олега. Все, чего я сейчас хотел, вернуть отца домой. Он заслужил, чтобы его похоронили как подобает уходить в мир предков главе рода и князю.

Дядя, как обычно, ответил не сразу. Его улыбающееся, задорное лицо возникло в зеркале, я видел стену столовой его особняка, улыбающееся лицо Софьи и ее любопытные глазенки, которая повисла на шее папы. Они завтракали.

— Яр? У тебя все в порядке? Неважно выглядишь, — он вперил в меня настороженный взгляд, улыбка сползла с его лица, он мягко отодвинул от себя дочь и осторожно позвал: — Яр? Что случилось?