Александр Верт - Пекло 3

– Добрый день, господин Финрер, – снова сказала она, приветливо улыбаясь.

– Добрый, – ответил Симон, внимательно глядя на нее и не исправляя уже ее нелепое обращение. Он смотрел на ее пухлые губы, грудь, обтянутую блузой и пиджаком, на короткую юбку, что открывала длинные стройные ноги, и понимал, что она действительно не просто секретарь, а секс-игрушка, иначе зачем столько сексуальных черт и эта невинная манера покусывать нижнюю губу, когда встречает мужской взгляд.

Еще немного и она, наверно, потянулась бы к нему, следуя какой-то своей программе, но Симон протянул ей свой портфель.

– Веди меня к своему господину, – велел он ей холодно, и она почтительно кивнула, принимая портфель.

– Как прикажете, – ответила она, снова выдавая совсем не тот ответ, и повела его по коридору.

Все повторялось, потому Симон даже не удивился, когда в конце концов оказался в зале один на один с тем самым членом совета.

– Мне поручено провести проверку по факту выявленного нарушения, – сказал ему член Совета спокойно и высокомерно.

– О чем же речь? – спросил Симон, как будто не знал.

– О вашем препятствии в испытании проекта «Азазель».

– Значит, вам можно препятствовать разработке «Белой молнии», а мне нельзя мешать «Азазелю»? – едва не смеясь, спросил Симон.

Он стоял перед этой синей голограммой, спрятав руки в карманы брюк, и понимал, что на самом деле ему плевать на потерянную работу. Он мог бы сейчас попытаться как-то иначе ответить, как-то за нее побороться, но он не мог, не хотел, гордо смотрел на врага – и говорить ему правду было приятней всего.

– То есть вы признаете свою вину? – спросил член Совета, словно не заметил выпада.

– Я не хочу, чтобы мой внук погиб, а еще хочу завершить «Белую молнию». Имею право на подобные желания.

– Только их не осуществить, потому что Оливер Финрер все равно умрет. Его убьет мой человек в отправленной туда группе, а «Белая Молния» никогда не будет поднята из архива, потому что скоро ее и там уничтожат.

Симон хмыкнул. Почему-то ему было смешно, особенно от мысли, что в нагрудном кармане пиджака у него был микрофон, и все это сейчас слышал Франк Стелбахер – такой маленький капитан Стелбахер, который не решает в ЗАП ровным счетом ничего, и «нет» Совету сказать права не имеет.

– Ладно «Белая молния» – угроза вашей контрабанде, а Оливер-то чем помешал?

– Хочу стереть вашу самодовольную улыбку, – зло сказал член Совета, а Симон улыбнулся еще шире.

– Человек, который прав, будет улыбаться всегда, даже если ему придется сначала оплакать близких, – спокойно ответил он.

– Можете начинать плакать: через час вы получите официальное уведомление о том, что вам придется покинуть территорию академии в течение недели, а через два дня проверка чипа покажет, что Оливер Финрер мертв.

– Это все? – спросил Симон, продолжая улыбаться.

– Да, и учтите, что новой работы у вас не будет – никогда. Я об этом позабочусь, а там, глядишь, еще и психиатрическую экспертизу не пройдете…

Симон только посмотрел на него снисходительно, а сам шагнул к двери. Ему очень хотелось напомнить этому человеку две простые древние человеческие истины. Первая гласила, что сколько веревочке ни виться, а конец найдется, а вторая советовала не говорить «гоп», пока не перепрыгнешь; но Симон понимал, что благоразумней промолчать, чтобы этот человек ни о чем не догадался.

«А ведь мне просто повезло, что я знаю Франка Стелбахера, а если бы не знал – не смог бы ни доказать ничего, ни защититься. Делал бы он, что угодно», – думал Симон, принимая обратно портфель и следуя за девушкой-роботом обратно к капсуле.

Прибор в его портфеле в этот миг моргнул, завершив свою работу, и никто ничего так и не заметил.

– Удачного полета, господин, – говорила Симону робот-секретарь, чуть склонив голову и странно мигнув синими глазами.

«А они у нее были синие?» – подумал Симон, понимая, что не помнит, но заметил бы такой яркий тон, если бы он был всегда, а потом, махнув рукой, кивнул ей в ответ и сел в капсулу, чтобы вернуться назад, зайти домой и устало упасть на кровать.

«Спасибо. Я все проконтролирую», – написал ему Франк, но отвечать ему Симон не стал. Сил у него на это не было.

Он просто проверял работу чипа Оливера Финрера и устало засыпал, продолжая улыбаться. Он не догадывался, что подписал своему врагу смертный приговор.

– Я никуда не полечу, – сразу сказал Оливер, когда Лотар снова заикнулся про эвакуацию, отведя его в рубку.

Он хотел предложить всем убраться на корабле с этой планеты, а тем, кто подлежит эвакуации, остаться; только с Оливером не знал, что делать. О смерти Дориана он уже знал: час назад говорил с начальством, и его смерть была подтверждена отключившимся иммунным чипом, но говорить об этом остальным Лотар не спешил. Он попросил проверить Берга и еще троих: Вильхара, Ирона и Кирка. Имени Глиста Лотар не знал, потому и гадать не стал, кто он на самом деле, ограничившись запросом о тех, кто пропал. Он надеялся, что аналитика данных с камер позволит сказать, живы они или нет, тогда и про Дориана можно будет рассказать, а пока хватало растерянной Карин с красными глазами и упрямого Шефа.

– Я думал попытаться сначала узнать, зачем ты им нужен, – начал было Лотар, но Шеф перебил его, не желая ничего слушать.

– Я никуда не полечу, – сказал он уверенно. – О чем ты говоришь? Какая еще эвакуация? Какой шанс на будущее? Посмотри на меня и скажи честно: ты можешь представить меня среди нормальных, как вы выражаетесь обычно, людей?

Он посмотрел Лотару в глаза, а тот только челюсть сильнее сжал. Он не мог представить Оливера среди людей, не мог представить его в зеленых садах Майкана. Он словно врос в Пекло, словно стал его частью – как скала в песках Хайбы, как один из спутников, отражающих тускло свет Зены ночью в небе над этой самой Хайбой, как костер в полуразрушенном лагере или покореженная фляга с последней водой.

– Я никуда не полечу, – повторил Шеф, видя в молчании ответ, – а ты должен эвакуировать отсюда Карин. Это самое главное – так считает и Берг, так что забудь. Если я и покину эту планету, то с остальными преступниками или с ними же стану свободным.

Лотар молчал, отводя в сторону взгляд. Он и понимал это решение, и не понимал, но спорить с ним не мог, чувствовал, что права не имеет на этот спор. Он выжидал немного и напоминал, что Шефу надо отдохнуть, прежде чем что-то решать. Он просто надеялся, что, может быть, сон его образумит, хоть и не говорил этого вслух.

Карин же знала, что дело не в усталости. Она стояла тихо в стороне и внимательно слушала весь этот разговор. Слушала и молчала, роняя очередную горькую слезу, что крупной каплей срывалась сама с ресниц и катилась по ее лицу, обжигая разбитые губы.