Виктор Мишин - Второй Шанс [Начало. Снайпер. Счастливчик]

— Встать! — проорал он.

Я медленно поднялся, нога уже болела серьезно. И повязка, сделанная еще в лесу казахом, пропиталась насквозь.

— Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности, — улыбнулся я.

В ответ на мое приветствие майор Истомин зарядил мне такую плюху, что я как-то быстро сел на жопу. Открыл рот и хлопал глазами, как девочка-подросток, стоя перед учителем не зная урока.

— Твою мать, Новиков. Под арест, в камеру. Нет, лучше сразу пулю в башку, чтобы не качалась! — Истомин кричал и страшно вращал глазами. Рука у командира опустилась и легла на кобуру.

Я сидел и не мог ничего сказать. А что говорить, Истомин прав сто раз. Я — оборзел. Не важно, делом я был занят или гулял, реально оборзел.

— Вставай, машина ждет. Нам еще добираться.

Встав, я невольно пошатнулся, нога дрогнула. Похоже, с раной все не так просто. И все моя бравада, забыл, как люди из-за меньших повреждений лишались частей тела. Все боялся показать слабость, вдруг парни подумают, что вот, стал гэбэшником, теперь его облизывать должны. Противно, поэтому и терпел. Но организм не обманешь. Меня повело в сторону, так бы и хлопнулся, но майор бросился ко мне и подхватил.

— Я тебя вроде не сильно приложил, ты чего? — и вдруг заметил наконец липкую от сочившейся крови повязку.

— Дьявол, ну ты точно дурак, что же ты молчишь, что ранен.

Майор крикнул кому-то на улицу. Появились два бойца. Он показал им на меня, они сноровисто подхватили меня под мышки и поволокли к машине.

Машиной оказалась полуторка, в которой уже сидели все мои бойцы и с ними, бойцы Истомина. Мои друзья, увидев, что меня выносят, спрыгнули из кузова и побежали ко мне.

— Да все нормально. Нога просто болит, — успокаивающим тоном бросил я. Мне помогли залезть в кузов, а точнее затащили в него. Майор сел в кабину, меня заставили лечь, бойцы сели вокруг.

Ехать оказалось немало. Приехали к госпиталю уже затемно. Меня сразу понесли в операционную. Уставший до изнеможения военврач второго ранга осмотрел меня придирчиво. Я старался бодриться, улыбаться, но выходило прямо скажу — плохо. Ногу я почти не чувствовал, что за хрень? Вроде и ранка-то сантиметра полтора, а боль, как будто отрубили целиком.

Вырубился я в самом начале операции. Врач, промыв снаружи рану, полез в нее каким-то пинцетом, я дернулся от пронзившей боли и выключился. Очнулся от приглушенного разговора, до меня донеслись слова.

— Плохо, что так долго везли. Если бы сразу осколок вытащили, он бы уже песни пел. Ранение серьезное, зацепило мышечные ткани и сухожилие. Но повреждения небольшие. Просто запущено. Да и кровушки вылилось.

Дальше я не слышал. Опять вырубился.

Следующее пробуждение было уже в палатке. Рядом стонали раненые, я осмотрелся. Глянул на ногу. Вроде на месте, но шевелить боюсь. Поднял одеяло, посмотрел. Попробовал согнуть. Резануло так, что в глазах потемнело.

— Куда это вы собрались, молодой человек? — услышал я чей-то голос.

— Так встать хотел, до ветру для начала, — ответил я оглядываясь. На входе в палатку стоял человек в халате, когда-то бывшем белого цвета.

— Вам два часа назад удалили осколок из ноги и сшили сухожилие. Лежите, какое-то время вам не придется вставать. А нужду у нас справляют в утку.

Я сразу как-то сник. Никогда так себя не чувствовал. В наше-то время наркоз и всякая фигня. Помню, носовую перегородку ломать пришлось, под местным наркозом. Так там врач закончил и сказал: иди в палату. Слез со стола и пошатываясь пошел. А тут ведь даже таблетки анальгина нет. Чего уж о наркозе говорить. Да, хреново, что не знаю, как его делать, или антибиотики какие-нибудь. Слышал, что пенициллин из плесени добыли, но вот из какой?

Проворчав что-то под нос, я повернул голову в другую сторону и чуть не заорал. На соседней койке лежал человек, вернее то, что раньше было человеком. Сейчас в нем явно не хватало многого.

— Танкист, оторвало руку и сильно повредило ногу, пришлось ампутировать. Да в придачу — весь обгоревший. Но сильный, думали не переживет операцию, а он выдержал, думаю жить будет, но вот как? — Доктор, видимо, перехватил мой взгляд.

«Вот это сила в человеке! Да, мы не чета предкам», — мысли неслись вихрем.

— Доктор, если бы у меня при пробуждении не хватало частей тела, я бы с ума сошел. — Я ловил воздух, чтобы не блевануть.

— Многие так и делают, а еще прирезать просят. Но жить нужно. Раз судьба так распорядилась.

— Сколько мне здесь отлеживаться? — Я все еще пытался вспомнить, как нужно дышать.

— Как уж пойдет выздоровление. У вас не столько тяжесть ранения, сколько риск развития гангрены. Хотите на ногах ходить, будем лечить, правда, уже не я, — он повернулся к выходу и вышел. А я так и застыл с открытым ртом. В палатку вошли бойцы с носилками, следом за ними Истомин.

— Грузите ребята этого калеку, — показал он на меня.

— Куда меня теперь, — спросил я.

— Как куда? Вон в ямке за палаткой прикопаем, да и все.

— Ясно, — сказал я грустно. Майор злится, наверное, попало ему по самое не хочу!

Меня погрузили на носилки и вынесли на воздух. Метрах в двадцати стояла машина, эмка.

— Давайте его на заднее сиденье. Хватит ему места.

Меня бережно уложили на сиденье. Точнее посадили, а раненую ногу положили.

Через два часа тряски привезли меня в какой-то госпиталь. Положили одного в палате, хотя раненых было очень много. Майор зашел со мной.

— Товарищ майор, а чего я один-то лежу, ведь мест, наверное, и так нет?

— Потому что ты такой ненормальный, что полез в самую свалку, несмотря на приказ, вот лежи и вини себя.

— Товарищ майор, ну все же нормально вышло.

— Ты охренел, что ли, вконец? С меня башку теперь снимут. Ладно, если только с меня.

— Может, обойдется? Не хрен я какая личность-то.

— Какая ты личность, решать не тебе! Раз взялся помогать, так будешь сидеть и вспоминать. Раз на воле не можешь, будешь сидеть в камере.

— Что, правда, что ли? — не веря своим ушам, спросил я.

— А ты как думал, ты слишком много знаешь. А если бы ты в плен попал? Что тогда?

— Но ведь не попал же. Вот, всегда у нас так. Ну вляпался, но ведь все получилось, — я пытался оправдаться, хотя прекрасно понимал, что говорю чушь.

— Когда это всегда? — сбился с ритма Истомин.

— Так писали у нас, в моем времени. Сколько людей страдало из-за проявления инициативы. Да, виноват, но такая была ситуация. Но у нас — у русских, всегда инициатива наказуема.

— Ты дурак, что ли? В голову ничего не прилетело? Инициатива дурная — наказуема. И глупая — как твоя.

— Ну, вот смотрите. Встретились мы с разведчиками, окруженцами, они, может, завтра Гитлера поймают, а так бы кто их знает, вышли бы? Ведь я уже говорил, все эти люди уже должны были погибнуть. И вообще считаю так: что не делается — все к лучшему. Вот.