Роб Сандерс - Архаон Вечноизбранный [СИ]

Дагоберт задумался над этим вопросом, когда мальчик снова успокоился.

— Чтобы лучше защитить себя от врагов Зигмара, — сказал жрец, — а у Бога-Короля их много, мы должны знать то, что знают они. Мы изучаем и переводим, чтобы знать, как можно остановить слуг тьмы. Зигмар поручает такую торжественную и опасную задачу немногим избранным.

— Кому? — проскрипел маленький Дидерик.

— Своим жрецам, — сказал Дагоберт. — Своим храмовникам. Ты помнишь встречу с сэром Кастнером, да?

— Да…

— Он пришёл сюда в поисках такого тома, — сказал ему Дагоберт. — Именно поэтому хранилище было открыто. Ты должен знать, Дидерик, что это была ошибка. Я бы никогда намеренно не подверг тебя таким опасностям.

— Я так и не нашел книг, которых вы просили, — сказал Дидерик.

— Но ты нашёл другие, — натянуто настоял Дагоберт.

— Да…

— Ты читал их?

— Я опрокинул кипу, — сказал Дидерик, и его лицо сморщилось от новой боли и дискомфорта. — Один лежал открытым. Я наклонился, чтобы посмотреть. Она была покрыта странными символами. Я ничего не понимал.

— Мы с леди Магдаленой нашли в хранилище опрокинутые книги, — сказал Дагоберт.

— Неужели леди Магдалена думает, что я получил это за чтение одной из самых опасных книг?

— Нет, дитя моё.

— Это Зигмар сердится на меня? — спросил Дидерик, и кровавые слезы выступили у него на глазах. — За то, что прочитал ту книгу?

— Нет, Малыш Дидерик, — сказал Дагоберт мальчику, — это не так. Бог-Король не мог бы гордиться больше твоей тяжелой работой в храме и в учебе. Госпожа Магдалена думает, что ты, возможно, вдохнул что-то: какую-то древнюю чуму или заразу. Что-то, оставленное там давным-давно одним из врагов Зигмара. Бог-Король не сердится на тебя. Он сердится на меня. Это я должен быть наказан.

Дидерик начал кашлять. На этот раз ему потребовалось несколько минут, чтобы остановиться. Дагоберт обнял его, чтобы хрупкий мальчик не погиб от сотрясений. Пока они лежали там, перед яростью огня, оба, замерев, молчали.

— Отец? — сказал Дидерик, и в его голосе прозвучал лишь сдавленный вздох.

— Да, мое дорогое дитя? — Дагоберт осмелился ответить.

— Я прощаю тебя, — одними губами произнес мальчик.

Священник прочел эти слова на его сухих, почерневших губах. По толстым щекам священника катились слезы. Он положил ребенка на спину. Это было самое время.

— Бог-Король ждет тебя, — сказал ему Дагоберт.

— Там что-то есть, — прошипел Дидерик. — В темноте.

— Это он, — сказал Дагоберт. — Не бойся, я помогу тебе прийти к нему.

Лицо мальчика исказилось от внезапного ужаса и отвращения.

— Это не Бог-Король… — сказал Дидерик. Эти слова все еще были на его губах, когда он испустил последний вздох.

Повелитель Всего наслаждается песнями, пением играющих детей, держащихся за руки и танцующих вокруг. Они поют о цветах, о его язвах, проносящихся по земле, и о пепле сожженных тел. Они празднуют эту жизнь смерти, ибо он является одновременно и причиной их страданий, и тем, кто хотел бы спасти их от них. Он определяет время с помощью боли и страха, которые он приносит в смертные жизни. Хотя они и не знают этого, они поют и танцуют под мелодию зова Великой Чумы.

Он забирает много душ таким образом. Как и урожай, они взвешиваются и измеряются. Они — его десятина. Его награда за архитектуру агонии — это его вклад в их смертельную неудачу.

Подобно косе, Господь Всего Сущего не выбирает между одним стеблем и другим. С таким количеством душ, питающих его вечный аппетит к страданиям и концу, он не пропустит ни одного стебля. Неужели мельница пропускает только одно зерно? Хлеб, лишенный муки, который пылит пол своей забытой щедростью? Крошка во рту, которая падает с губы?

Он не будет скучать по той единственной душе, которая ему не обещана. Единственная душа, предназначенная для чего-то большего, чем его чума или мор. Ибо одно это зерно, вновь посеянное, принесет жатву жнеца. Праздник смерти и страданий, подобного которому мир никогда не знал. Он будет бичом, собственной болезнью. Чума, от которой мир никогда не оправится. И вот я освобождаю эту душу от страданий и отсылаю ее назад, чтобы она стала червем в гниющей туше мира. И не трупом сама по себе.

Хольцбек

Мидденланд

Канун Ярдрунга, имперский год 2404

Оберон.

Дидерику всегда нравилось имя этой лошади. Оно звенело благородством. Вид мускулистого величия, который чудовищный черный жеребец излучал в каждом своем шаге. Дидерик знал это наверняка. У пажа между бедер торчало одно из копыт коня-гиганта. Он держал его неподвижно, надевая на ногу Оберона новую подкову. Он запаздывал с переменой. Как паж оруженосца Сьера Кастнера Нильса, Дидерик имел честь сопровождать коня тамплиера.

Поставив подкову — которую Дидерик специально изготовил у единственного кузнеца Хольцбека, чтобы приспособить его к размеру жеребца, — он положил первый гвоздь. Молоток для подковки облегчил работу с копытом, отправив гвоздь из верхней части копыта, где Дидерик умело согнул и закрепил его. Пока он занимался своей работой, кулон с молотом качался, как маятник, на цепочке у него на шее. Она была дана ему отцом Дагобертом, когда он был назначен пажом Сьера Кастнера, так что Зигмар присматривал за ним. Схватив молоток, он остановил его колебание. В конюшню кузнеца вползла прохлада мидленландской ночи. Дидерик почувствовал холод сквозь шерстяной капюшон и плащ. Это был залатанное тряпьё, которое раньше принадлежало Нильсу. Дидерик унаследовал и должность, и рваную униформу. Кузнец и коновал наслаждались ночными празднествами в трактире «Три пути» через дорогу, и Дидерик с Нильсом остались одни, без огня горна, который мог бы согреть их.

— Нильс, — сказал Дидерик. Сквайр не обратил на него внимания. — Тебе холодно, Нильс?

— Да, — признался Нильс, продолжая работать с тканью и маслом на широком, тяжелом лезвии двуручного меча Сьера Кастнера. Это было великолепное оружие. Такое же высокое, как и оруженосец, который его баюкал. Это показушное оружие бросалось в глаза бесстыдным мастерством своего клинка и смертоносной уверенностью рассекающего его острия — хотя вы бы никогда не подумали об этом, наблюдая, как Сьер Кастнер рубит нежить, как дровосек, или превращает в кровавое месиво кишащих в лесах гоблиноидов. Клинок крестоносца принадлежал семье Кастнеров на протяжении многих поколений — фамильная реликвия, передававшаяся от отца к старшему сыну. Гарда была украшена драгоценными камнями со всей благопристойностью богатства семьи Кастнер. На самом клинке было начертано почетное имя этого оружия — его заслужил прапрадедушка Сьера Кастнера за сто лет до этого, сражаясь на стороне Магнуса Благочестивого. По всей своей священной длине она несла искусно выполненный рисунок двухвостой кометы, которая возвещала о приближении Хелденхаммера. Навершие представляло собой простой металлический шар, в который был вставлен имперский крест в честь служения семьи Кастнеров во имя Зигмара. Оружие поблескивало в свете фонарей конюшни. Нильс старался не оставлять на лезвии жирных следов от пальцев. Он протер металл тряпкой, держа его на свету — его изучение оружия было брезгливым до одержимости. Такие отпечатки могли привести к появлению разъедающих пятен, подобных тем, от которых Нильс страдал раньше, находясь в руках своего хозяина.