Роб Сандерс - Архаон Вечноизбранный [СИ]

Глаза Кастнера на мгновение закрылись, и толстый аристократ поплыл влево. На секунду ему показалось, что он вот-вот рухнет на пол конюшни в пьяном угаре. Его глаза внезапно распахнулись при упоминании о Боге-Короле.

— Ты обращаешься ко мне от его имени? — пробормотал храмовник невнятно. Он двинулся на сквайра.

— П-п-простите меня, милорд, — с запинкой произнёс Нильс, его глаза остекленели и задёргались. — Дидерик сменил подковы вопреки моему доброму совету. Это он виноват в том, что ваш скакун в этот час не выспался.

Кастнер повернул голову к Дидерику, который стоял, пытаясь успокоить фыркающего и встревоженного Оберона. Храмовник уставился на пажа.

— Это ты? — выпалил сэр Кастнер.

Дидерик уставился на него, его подростковое лицо было жестким и непроницаемым. Здесь не было ничего от обиды и предательства. Нильс не выдержал бы еще одного удара от руки храмовника. Дидерик знал это. Кастнер пристально посмотрел на него. Он одарил его темнотой своих глаз. Как обычно, рыцарю было трудно выдержать пристальный взгляд мальчика. Так было всегда — с тех самых пор, как он неохотно забрал юного Дидерика из рук Иеронимуса Дагоберта. Пьяный Кастнер снова повернулся к Нильсу.

— Нет, нет, нет, — угрожающе пророкотал рыцарь. — Паж несет ответственность перед сквайром, а сквайр — перед своим лордом. Накажи его, как пожелаешь. Ты-мой слуга. Твое исправление — мое бремя.

Кастнер с трудом расстегнул тяжёлый кожаный ремень и бросил на землю перед оруженосцем. Спотыкнувшись о стену конюшни, Кастнер принялся рыться в седельных сумках сквайра, висевших в соседнем стойле.

— Пожалуйста… сэр, — взмолился Нильс. Раскрасневшийся рыцарь нашел то, что искал. Он бросил вниз связку березовых веток и кусок узловатой веревки вместе с толстым поясом. Казалось, Нильс вот-вот рухнет перед ними. Дидерик наблюдал за происходящим в каменном молчании.

— Береза, плётка или пояс? — храмовник бросился к поверженному Нильсу, и слюна покатилась по его бороде.

— Нет! — простонал сквайр.

— Что именно?! — взревел Кастнер. — Я тебя не слышу. Берёза, плётка или пояс. Выбирай правильно.

Нильс только хрипел на своего неуклюжего хозяина.

— Зигмар принуждает тебя, мальчик. Скажи мне, сейчас же.

Молоток для подковки пролетел через конюшню головкой вперёд, прежде чем ударить храмовника в его гороподобную спину. Молоток упал с глухим стуком. Кастнер, шатаясь, шагнул вперед, его лицо выражало смесь боли и удивления, а лоб был похож на растущую бурю. Он медленно повернулся и посмотрел на молоток, лежавший на усыпанном соломой полу. Рыцарь, казалось, протрезвел. Он поднял глаза на пажа.

— Я выбираю молот, ты, винная бочка, — сказал Дидерик своему хозяину. Рыцарь все еще не мог поверить в то, что только что произошло. Он пнул сапогом остальные орудия наказания Нильса, прежде чем наклонился и поднял молоток. Он, должно быть, видел их в размноженном состоянии, потому что ему потребовалось несколько попыток, чтобы взять их.

— Да будет так, маленький коротышка, — сказал ему Кастнер, приближаясь с молотком. — Я так и знал, что от тебя больше хлопот, чем пользы. Поскольку оруженосцу явно не удалось выбить из тебя подобную непокорность, мне выпало взять на себя заботу о твоём перевоспитании. Если тебе нужен молоток, мальчик, то ты его получишь.

Нильс, заскулив на соломе, пополз прочь.

— Не двигайся, — буркнул ему в ответ Кастнер. — Ты следующий.

Дидерик бесстрашно шагнул вперед, возвращая взгляд храмовника к его темному дерзкому взгляду. — Скажи мне, мальчик, — сказал Кастнер, поднимая инструмент, готовый нанести удар. — А почему молоток?

— Потому что Зигмар принуждает меня, — сказал Дидерик храмовнику. Кастнер издевательски хмыкнул и пошел, чтобы обрушить на мальчика молоток.

Оберон фыркнул и заржал. Жеребец внезапно встал на дыбы и задрал передние копыта. Думая, что Кастнер идёт на него, лошадь взбесилась. Кастнер отступил назад от мелькания копыт и пара дыхания боевого коня.

— Спокойно, Оберон, спокойно! — крикнул Дидерик, протягивая руку к животному, но оно взбрыкнуло и повернулось, ударив ногой позади него и разбив стойло вдребезги.

— Назад, проклятая тварь! — рявкнул Кастнер, размахивая перед собой молотком. Пока Нильс пробирался сквозь солому, Дидерик схватил со стены конюшни поводья жеребца и двинулся вперед, чтобы успокоить животное, пока оно не навредило себе. Бок Оберона внезапно развернулся, отбросив пажа в сторону, прежде чем задние копыта испуганной лошади ударили Дидерика в голову.

Тело пажа сбили с ног, и он рухнул в противоположное стойло, как детская тряпичная кукла. Все вокруг потемнело. Копыта Оберона громыхали вокруг него, и жаркое фырканье коня омывало его лицо. Затем, через несколько ударов копыт, оно исчезло, так как лошадь выскочила из конюшни.

Свет фонаря был тусклым. Лицо Дидерика стало влажным. В том месте, где раньше была его голова, появилась тупая боль. Случилось что-то плохое, но мысли пажа никак не могли понять, что именно. Все, что он видел, — это балки крыши конюшни над ним и установленные там инструменты. В поле зрения медленно появились две головы. Все вокруг было размыто, и свет постепенно рассеивался, но Дидерик разглядел Нильса и Сьера Кастнера, смотревших на него сверху вниз — на их лицах была одна и та же маска ужасного оцепенения. Свет поблёк и погас. Это было последнее, что видел Дидерик в своей жизни.

Несчастный случай. Шанс. Провидение. Рок. Это одно и то же. Сколько героев было создано из тех несчастий, которые выпали на их долю? Если бы не бросок кубика, бросок монеты или поворот карты, они были бы счастливыми ничтожествами для всего мира. Все боги — светлые и тёмные — действуют в огромном просторе этих простых мгновений. Они находятся в колчане тетивы, которая посылает стрелу далеко, и во взгляде меча, который не достигает своей цели.

Я спас свою пешку, свою маленькую фигуру в большой игре, от сотни таких смертей. Что такое жизнь, как не путешествие несчастных смертных через мириады опасностей их жалкого существования? Это утомительное проклятие таких принцев, как я, — смотреть, как запутанные смертельные ловушки вплетенных жизней образуют передо мной узлы. Иногда я освобождаю моток, проклиная всех, к кому он привязан. Для смертных это битвы, массовые убийства и бедствия мира. Запутанные обстоятельства, в которые неизбежно попадают обреченные. Иногда, однако, я трачу время на то, чтобы распутать нити существования и освободить живых от их нынешней гибели. Это я делаю, когда я вложился в игру. Это я делаю для своей пешки. Я освободил его, зная, что он точно так же освободит меня от уз судьбы, не менее запутанных и неизбежных. И вот, моя пешка, я освобождаю тебя от смерти обыкновенной и неизвестной. Ты предназначен для великих дел.