Юрий Нестеров - Профессионариум. Антология фантастических профессий [сборник litres]

Он поставил одну вазочку перед Машей, а сам сиротливо пристроился в сторонке и принялся в задумчивости уписывать мороженое большой посеребрённой ложкой. Маша даже не взглянула в его сторону.

– Чистая правда! – воскликнула она, обращаясь к Тимуру. – Можешь сам спросить у Хозяина Поднебесной.

– Угу, – сказал тот с иронией. – Как только представится случай. На чём мы остановились?

– На эстетическом чувстве, – сказала Маша. Она украдкой, чтобы навигатор не заметил, сунула палец в вазочку и теперь облизывала его. – Мои папа с мамой трепетно относились к эстетике предметов, звуков и образов, находили её повсюду. Или не находили, что их до чрезвычайности огорчало. Папа мог восторгаться карканьем вороны и рычать от ненависти при виде какой-нибудь модернистской импровизации.

– Представил себе картинку, – хмыкнул Тимур. – Твой папенька – очень особенный человек.

– К несчастью, мне не передалось ничего из присущих ему достоинств. Я спокойно отношусь к ужимкам модернистов и актуалистов. Понимаю, что они ведут себя так из-за невыносимого для их утончённых натур разрыва между жаждой самовыражения и дефицитом одарённости. Я также не стала ни медиком, ни музыкантом. То есть ни в чём не оправдала возлагавшихся на меня надежд… Кстати, о музыке. Ты знаешь, что такое табелла?

– Нет, – признался Тимур.

– И я не знаю, – пробормотал Амосов. – А ты, Сароян?

– Вот сейчас и узнаем, – уклончиво проговорил тот.

– Табелла – удивительное порождение человеческого гения, – воодушевлённо сказала Маша. – Это музыкальный инструмент нового поколения. По классификации Хорнбостеля – Закса он относится к сенсорным самозвучащим инструментам… но, подозреваю, тебе это мало что говорит.

– И твои подозрения всецело оправданны! – подтвердил Тимур.

– Табелла похожа на изящную лопаточку для торта, выточенную из драгоценного тёмного дерева, со скруглеными краями, вообще без единого острого угла или кромки… Эй! – внезапно вскричала она сердитым голосом и защёлкала пальцами перед экраном. – Я что, с собой разговариваю?! Дома есть кто-нибудь?

– Не злись, пожалуйста, – смиренно сказал Тимур. – Я очень внимательно тебя слушаю. Просто ты так аппетитно описываешь. От кусочка торта я бы не отказался.

– Я бы тоже… Но, пожалуйста, иногда вставляй какие-нибудь реплики или хотя бы понимающе мычи.

– Договорились. М-мымм… так сойдёт?

– Вполне. Ну вот… Джазмены, приверженные традициям, а вслед за ними – и попса, которой вообще-то должно быть стыдно, обзывают табеллу как угодно: лопата, грабарка, мусорный совок… Ни один серьёзный человек, знающий толк в музыке, чуждый пристрастия к эрзацам и поделкам, так не скажет. У него просто не повернётся язык! Потому что табелла – самый изысканный, самый нежный из инструментов, когда-либо созданных под солнцем и луной.

– А почему она так называется? – зачарованно спросил Тимур.

– По-латыни это и означает «лопатка», – пояснила Маша. – Но мало ли что и на каком языке означает! Хотя, что скрывать, табелла похожа на лопатку, но не для торта, а вынутую из скелета диковинного древнего животного. Миллионы лет назад оно бродило по степям безлюдной ещё планеты в неописуемом одиночестве, оглашая пустынные просторы не слыханным ни раньше, ни позже тоскующим зовом. А потом вымерло от неразделённой печали, оставив в наследство разрозненные кости. На радость палеонтологам, разорителям всех и всяческих могил.

– Ты всегда так образно изъясняешься? – удивился Тимур.

– Ну что ты! Иногда я даже ругаюсь. Хотя и по-испански. – Спохватившись, Маша мысленно прикинула, не пострадает ли от нечаянного признания её маскарадная личина, и решила, что вряд ли. – Но если мне некуда спешить… как и тебе… и есть человек, которому я неподдельно интересна… например, ты…

Артур едва не уронил ложечку. Он вдруг осознал, что в его огород прилетел даже не камешек, а здоровенный метеорит. Возможно, железоникелевый. Хотя он не усматривал в том своей вины: ничего нет труднее свидания с девушкой, которая тебе до мурашек симпатична, но вам совершенно не о чем говорить. Кроме пустяков. Увы, пустяки имеют обычай скоро иссякать.

– Мне интересно, – заверил Тимур. – Даже сонливость пропала. И не так больно.

– Послушай меня, Тим, – сказала Маша неожиданно серьёзным голосом. – Послушай очень внимательно. Ты слушаешь?

– Ага, – ответил тот заинтригованно.

– Так вот: я забираю твою боль.

– Как такое возможно? – удивился Тимур.

– А вот это тебя совершенно не касается. Забираю, и всё.

– И что ты намерена с нею делать?

– Ничего. Просто сложу где-нибудь в укромном уголке, чтобы никто ненароком не вступил в неё и не пострадал. А потом её сжует какой-нибудь киберуборщик, которому всё равно, боль это или клубок свалявшейся пыли.

Амосов, что нависал над Машей подобно горной круче, уперевши руки в бока, на всякий случай отшагнул назад и плюхнулся в кресло. «Что за бред…» – было написано на его лице большими буквами цвета отчаяния.

– Но мне и в самом деле!.. – промолвил Тимур с изумлением.

– Я знаю, милый, – сказала Маша голосом мягким и в то же время неоспоримым. – И мы не станем больше возвращаться к этой теме, правда, правда?

– Расскажи ещё про табеллу, – попросил Тимур.

– Конечно. Студенты младших курсов консерватории иногда позволяют себе вольность называть табеллу «скрипкой». Это всё равно, что экзометральный галактический лайнер назвать ракетой. А человека – одетой обезьяной. С годами фамильярные наклонности у непосвящённых, как правило, исчезают. Да, табелла ведёт родословную от реликтовой деревянной скрипки с её резонирующим акустическим ящиком вместо корпуса и струнами из воловьих жил. Как и в случае с человеком и обезьяной, у неё со скрипкой были общие предки. Только и всего.

– Жаль, что ты не захватила её с собой, – сказал Тимур. – Ужасно хочу услышать, как она звучит.

– Я не гуляю с инструментом в сумочке. Да она там и не поместится. Но я тебе расскажу. У табеллы нет ни торчащего грифа с колками, ни струн, которые нужно всякий раз настраивать после концерта. – Маша водила рукой перед собою, будто бы рисуя невидимую картину. – Ей не нужен смычок для извлечения звука. Она сама себе и резонатор, и струны, и смычок. В то же время вся её тёмная, слегка вогнутая поверхность – сплошная дека. А звук порождается простым, самым лёгким, даже неосторожным прикосновением к любому участку этой поверхности. Достаточно провести мизинцем, чтобы родилось фантастическое глиссандо. Вот так. – Маша, зажмурившись, изобразила: – Пи-и-и-у-у-у…

Тимур засмеялся, а задремавший было в своём кресле Амосов подскочил и заозирался, пытаясь сообразить, откуда возник высокий и совершенно неуместный в рабочей обстановке звук.