Юрий Нестеров - Профессионариум. Антология фантастических профессий [сборник litres]

– Я сама недавно была дитём и не упускала ни единого случая воспользоваться своими привилегиями… Такое впечатление о маме вызвано… как бы выразиться изящно и в то же время не растерять подобающей иронии… некоторой пышностью её форм. Но под уютной внешностью скрывается железный характер. Поэтому от папы я унаследовала внешность, а от мамы душевные качества. Хотя бы отчасти. Надеюсь… Ну так и папа не был совсем уж рохлей и подкаблучником. В молодости он, надо признаться, много шалил. Но маме хватило здравого смысла и силы воли сохранить семейный очаг. Да и папуля, видя такое к себе расположение, впоследствии раскаялся, хотя вряд ли совершенно усмирил свои порывы… Но мысли о будущем единственной дочурки воспламенили угасшие было страсти с новой силой.

– Надеюсь, семейный очаг не захлестнуло цунами раздора? – шутливо и в то же время не без тревоги осведомился Тимур.

Маша вскинула руки над головой и поаплодировала так, чтобы он мог видеть.

– О! – воскликнула она. – «Неповторимое изящество слога свидетельствовало о подлинной утончённости натуры». Это из древнеяпонской «Повести о Гэндзи», но ты вправе принять на свой счёт. Мама желала видеть во мне медика, ибо такова была семейная традиция. По маминой линии все достоверно установленные предки женского пола были педиатрами. По линии же Майданчиков, то есть папулиной, отмечались некие девиации: свободные предпринимательницы, не менее свободные непризнанные художницы, пара-тройка пламенных революционеров… Потому-то папенька к соблюдению традиций относился вполне наплевательски. И вообще он хотел бы, чтобы я сама избирала свой путь, когда наступит пора ответственности.

– А что же мама? – спросил Тимур, веселясь.

– Мама была не против. В том смысле, что кто же мешает девочке самой выбрать стезю, какую укажут родители? Папа был согласен, с одним уточнением: но пусть при этом девочка ещё играет на табелле. Маменька возражала: нельзя научиться музыке, не продав ей свою душу. Она говорила мягким, однако же непреклонным контральто, в то время как папин голос звучал, как строптивый срывающийся фальцет. Это придавало дискуссии подобающий симфонизм…

– Но ведь табеллу у тебя не отняли?

– Ха, попробовали бы! Я любила табеллу. Табелла не сказать, чтобы отвечала взаимностью, но терпела мои нежности и ласки, как терпит их кошка. Я таскала табеллу за собой, как таскала бы и кошку, без особенных церемоний ухватив поперёк живота. В отличие от кошки табелла не царапалась. Но по вечерам из детской доносились стоны и взрыды терзаемой табеллы. Иногда тихое глиссандо от ультразвука до самого подножия звукоряда серебряным кинжалом вспарывало чёрный бархат ночной тишины…

– Красиво сказано, – заметил Тимур. – Совершенно в духе дамских романов.

– Я из хорошей семьи. Выросла на высокой литературе и продолжаю расти.

– Не обижайся. Ты удивительная девушка.

– Да, я такая, – гордо заявила Маша.

Чья-то лёгкая рука легла ей на плечо. Маша подняла глаза. Рядом с ней стояла женщина средних лет в строгом брючном костюме, застёгнутом на все пуговицы. У неё было жёсткое умное лицо, короткая мужская стрижка, а взгляд мог бы приковать к месту взбесившегося слона.

– Переговорщица, – одними губами пояснил Амосов.

– Но тут застигло Шахразаду утро, – не меняя интонации, промолвила Маша, – и она прекратила дозволенные речи. Увидимся, Тимур.

Она проворно выбралась из кресла и с видимым облегчением повисла на плече как нельзя кстати проснувшегося Артура.

– Мавра сделала своё дело, – прошептала она с закрытыми глазами. – Мавра отправляется спа-а-ать…

– Кто такая Мавра? – удивился Артур, но ответа не дождался.

Суровая женщина заняла кресло перед серым экраном. Привычным движением придвинула к себе чашку дымящегося кофе.

– Меня зовут Криста, – сказала она низким, отчётливым голосом. – Я буду с вами всё оставшееся время. Как вы себя чувствуете, Тимур?

– Привет, Криста. Нормально я себя чувствую. Что могло измениться… А где Зося?

– Зося?! – опешила переговорщица. – Какая Зося?

Она обернулась к Амосову за разъяснениями: никто не предупреждал её, что у собеседника начались галлюцинации.

– Зо-о-ся! – страшным шёпотом заорали все. – Здесь была Зося!..

– Ах, Зося! – протянула Криста с притворным озарением. – Видите ли, Тимур… Она устала и ушла отдохнуть.

– Блин, так и не дорассказала ничего, – сказал Тимур с громадной досадой. – А она придёт ещё?

– Наверное… спустя какое-то время. Но давайте вернёмся к нашей теме.

– Какой теме? – рассеянно спросил Тимур. – Вы кто?

– Меня зовут Криста, – терпеливо напомнила переговорщица. – Я буду с вами…

– Хорошо, – сказал Тимур тусклым голосом. – Спасибо. Я ужасно устал. Голова как свинцовая чушка. А лучше всего оставьте меня в покое. Разбудите, когда придёт время…

Криста яростно стукнула себя кулаком по лбу.

– Верните её! – крикнула она, не оборачиваясь. – Эту вашу… Зосю! Живее, чёрт вас дери, он уходит!

Когда они вышли из зала через галерею, Артур спросил, протирая опухшие после дрёмы глаза:

– Куда пойдём?

– А что сейчас на дворе? – вяло осведомилась Маша.

– Уже вечер.

– Тогда спать. Куда угодно. Мне всё равно. Хоть на скамейке в парке.

Артур развернул плечи и сделал мужественное лицо.

– Предлагаю ко мне, – сказал он. – Здесь совсем рядом.

– Хорошо, к тебе, – покорно кивнула Маша. – Ты ведь не обидишься, если я буду просто спать?

Артур не успел придумать подходящего ответа. Откуда-то сверху, возможно – через перила второго яруса, на них ссыпался взмыленный и расхристанный Амосов.

– Вы ужасны, – потрясенно молвила Маша.

– Знаю, – легко согласился тот и сгрёб её за руку. – Мне нужна ваша помощь. Формальный контракт номер два.

– А как же переговорщица? – спросила Маша.

– У неё не получилось. Колчанов не идёт с нею на контакт.

Маша попыталась освободиться от хватки.

– Я валюсь с ног, – сказала она жалобно. – Я выжатый лимон. У меня в голове пустота. И звёзды мерцают в тумане…

– Отказываетесь? – злобно осведомился Амосов.

Маша вздохнула. Длинно и выразительно.

– Ну вот ещё! – сказала она голосом сердитой куклы.

– Я так и знал, – с облегчением произнёс Амосов.

– И я тоже, – уныло сказал Артур, присаживаясь на скамеечку в холле.

Он чувствовал себя лишним и никому не нужным. Словом, отвратительно.

– Эй! – позвала Маша и для верности потыкала пальцем в экран. – Ау! Кто-кто в теремочке живёт? Меня кто-нибудь слышит? Это я, Зося Майданчик. Мы ещё не закончили дозволенные речи.

Прошла вечность, на протяжении которой никто не дышал.