Юрий Нестеров - Профессионариум. Антология фантастических профессий [сборник litres]

– Табелла, – продолжала Маша, – настраивается один раз в жизни. Это делают руки лучших мастеров, имена которых известны всей планете. Как в прежние времена на слуху у всех были имена Страдивари, Гварнери или Амати. В самом же изготовлении табелл нет никаких секретов, конвейерная штамповка. Чтобы выпустить на свет миллион табелл, достаточно месяца работы поточной линии. Но в этом нет смысла: наштампованные, безголосые инструменты обречены будут на годы ожидания своей очереди к мастерам-настройщикам. Лишь выходя из рук настройщика, табелла по-настоящему рождается на свет. Между прочим, давненько я не слышала твоего мычания.

– Прости, пожалуйста, – сказал Тимур. – Во мне сейчас играет твоя музыка.

– Пускай играет погромче, чтобы я тоже слышала… Ну вот. Конечно, не всем достаёт терпения ждать. И тех, кто считает себя музыкантами, численно больше, чем элитных инструментов. И в цехе настройщиков найдутся криворукие халтурщики без искры божьей в душе. Так появляются глуховатые, туповатые, сипловатые табеллы – почти со скоростью штампующего их конвейера. Эти несчастные уродины влачат сиротское существование на пыльных полках музыкальных салонов, а их хозяевами и слушателями становятся потребители бессмертной, неистребимой эрзац-культуры. Попса, которой должно быть стыдно, но при этом не стыдно ни капельки.

– Ты действительно не читаешь мне вслух? – спросил Тимур с подозрением.

– Какой ты мнительный! – сказала Маша осуждающе. – Зачем мне обманывать тебя в мелочах?

– Немного настораживает, что я никогда прежде не слышал ни о каких табеллах.

– Надо полагать, ты изрядный знаток высокой музыки, – заметила Маша с ехидцей.

– Да я вообще… гм… – Тимур смущённо кашлянул. – Если честно, это не имеет значения. Я всё равно тебя слушаю. Ты ещё побудешь здесь какое-то время? Ну, чтобы покончить с табеллой?

– Ещё пару слов, – кивнула Маша. – Обожаю о ней говорить!.. В конце прошлого века ценители впервые не смогли отличить голос табеллы мастера Аминторе от скрипки Гварнери дель Джезу. Для всех стало очевидно, что эпоха смычковых инструментов закончилась. Дерево благородных пород навсегда уступило место ординарному пластику. Ещё долго табеллы могли бы копировать голоса скрипок великих мастеров эпохи барокко. И копировали, пока не удалось поставить дело на поток… Ау!

– Ау, – отозвался Тимур.

– С той поры тупо штамповались неотличимые копии, «адекваты». Пусть и в меньшем количестве: всё же технология репликации тончайших нюансов ручной настройки оставалась очень сложной. Хотя и это был вопрос времени. Корпус «под дерево», голос «под Гварнери». А потом стали возникать новые, небывалые, ни с чем не сравнимые голоса, потому что в табелле, этом сплаве музыки и электроники, открылись феерические возможности… Но ты прав, достаточно о табелле. Я задержалась на ней только потому, что без неё в моём рассказе не обойтись, а ты забросал бы меня глупыми вопросами.

– И наконец-то я услышу про пиратов, – обрадовался Тимур.

– Не сразу, дружок, не сразу. У нас бездна времени, и я ещё не рассказала про моих родителей.

– Учти, – сказал Тимур, – если к исходу моей вахты ты не доберёшься до пиратов, тебе придётся назначить мне свидание и закончить историю.

– Я не против, – кивнула Маша.

Много позже, когда всё закончилось, она подумала, что не стоило так говорить в присутствии Артура. Но тут же нашла себе несколько вполне годных оправданий. Во-первых, она выполняла ответственное задание и была в образе. Во-вторых, здоровую конкуренцию за её благосклонность никто не отменял, даже если в итоге никому и ничего не светило.

– Ты назвал моего папу особенным человеком. Но ничего особенного в нём не было. По крайней мере, по младости лет я не замечала ничего, что выделяло бы его из числа прочих. Разумеется, кроме везения быть моим папой. В пору невинности я ставила умение шевелить ушами выше чувства безупречной гармонии. Но сейчас, с высоты прожитых лет, я бы с тобой согласилась. Мой папа – нейрохирург с золотыми руками. А ещё он был недурным музыкантом. Однако же к табелле прикасаться не рисковал. Посмотри на мои пальцы. – Маша старательно растопырила пятерню.

– Красивые пальцы, – сказал Тимур не слишком уверенно. – Длинные. Пять в комплекте.

– Папины пальцы были ещё длиннее и гнулись, как мне казалось, во все стороны. Они чутко отзывались на малейшее подрагивание живой плоти, но всё же не годились на то, чтобы обуздать звучащую плоть инструмента. Оттого он предпочитал «бряцать», по его же собственному выражению, на стареньком, весьма расстроенном пианино. Тем не менее он отважился на решительный поступок и принёс в дом мою первую табеллу. Это был адекват «Il Cannone Guarnerius», копия инструмента, на котором играл Паганини. Мне исполнилось четыре годика, я не слишком хорошо читала, в устном счёте с шести перескакивала сразу на двенадцать, не выговаривала ни «эр», ни «эл», в общем – далеко не вундеркинд. Можешь в это поверить?

– Конечно, – согласился Тимур. – Из вундеркиндов редко вырастает что-нибудь дельное. Знала бы ты, каким я был родительским горем в четыре-то годика!

– Представляю себе… Моя табелла осталась в детской вместе с прочими подарками. Но в ту ночь я не спала. Игрушки и книжки были забыты. Я обнимала табеллу, как самую любимую из кукол. И ласково, даже с опаской, касалась неверными пальчиками её деки. А табелла отвечала мне дивным своим голосом. Наверное, родителям нелегко далась та ночка, хотя утром они не показали вида. Тем более что к рассвету я подобрала мелодию «В траве сидел кузнечик».

– Какой ещё кузнечик? – спросил Тимур.

– Ты не знаешь эту песенку?! Где, в каких амазонских дебрях прошло твоё детство?

И Маша с большим чувством, немного срываясь, но не пропустив ни строчки, исполнила древнюю, как мир, песенку.

Неожиданно Артур, к своему изумлению, обнаружил, что тихонько подпевает. Он смущённо огляделся. Амосов, смежив веки и кивая головой в такт, подтягивал задушевным басом, а две операторши в глубине зала танцевали под сводный хор мужского персонала ЦУДП.

– Запомнил припев? – осведомилась Маша. – Теперь все вместе!

– Представьте себе, представьте себе!.. – летел слабый человеческий голос сквозь безумные пространства космоса.

– Так что там с твоими родителями?

– А вот что. Звуки, извлекаемые мною из табеллы, сводили папу и маму с ума и одновременно внушали им иллюзии, как приятные, так и пугающие. Моя мама – тоже медик, но детский, широкого профиля. Она выглядит женщиной мягкой и уступчивой, не то что я. Но с детьми нельзя быть размазнёй, иначе они сразу взнуздают тебя и оседлают.

– Откуда такие познания в детской психологии? – поразился Тимур.