Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Стоять! — прокричал кто-то в рупор, когда мы подошли вплотную к плите и уже собирались её перешагнуть. — Кто такие, что надо?!

— Мы по делу! — прокричал я в ответ, сложив ладони на манер аналогичного звукоусиливающего устройство, но из-за ветра это не сильно помогло.

— Чего?!

— Чабан хочет передать привет с того света! — проорал я, надеясь на магию знакомых каждому сызранцу имён, и не прогадал, довольно скоро на мостках появился человек, закинул автомат за спину и начал спускаться по лестнице. — Сызранец, — глянул я на Ольгу, не сдержав смешок. — Забавное слово. Сызранец в пятом поколении, — решил я распробовать это на вкус. — Почётный сызранец. Сызранцем родился, сызранцем и помру. Пиздец. А вот ещё...

Пока я упражнялся в склонении горожан, делегат от них добрался до земли и, сняв со спины автомат, подошёл к нам:

— Повтори, — воззрился он на меня слезящимися от ветра — а может и нет — глазами.

— Чабан приказал долго жить, и вовсе не по причине слабого здоровья.

— Не брешешь?

— А мы тут, по-твоему, жопы морозим ради шутеек? Два пидораса, которые его вальнули, сейчас полным ходом херачат в сторону Самары, надеясь избежать длинной руки правосудия. На телеге с лошадью, у одного очки тёмные, у второго нос недавно сломан. Видал таких?

Делегат резко переменился в лице и упавшим голосом просипел:

— Это... Вам лучше с капитаном перетереть, ага.

— Так хули ты яйца мнёшь? Веди.

Капитан — дородный мужчина лет пятидесяти, с абсолютно лысым блестящим скальпом и, будто в качестве компенсации, роскошной густой бородой — встретил нас в своём кабинете, окна которого напрямую примыкали к крану и даже, насколько я успел разглядеть снизу, имели переходные мостки.

— Какого хрена? — спешно убрал он что-то в ящик стола, лишив пары одинокий стакан. — Кто это? Почему без предупреждения? — тон капитана был скорее страдальческим, нежели раздражённым.

— Виноват! — несуразно сдвинул каблуки наш провожатый, безуспешно попытавшись ими щёлкнуть, и, осознав свою полную строевую несостоятельность, перешёл к более привычной манере общения: — Виталий Борисыч, тут это... такое дело... даже не знаю, как сказать.

— Чабан преставился, — помог я сформулировать, взял стул, поставил его напротив хмуро изучающего меня капитана, и совершенно по-хамски сел. — Ушёл, так сказать, в самом расцвете сил. Плесни, — указал я на пустующую ёмкость.

Капитан, выдержав драматическую паузу, извлёк из недр стола бутылку с желтоватым содержимым и второй стакан, после чего с точностью провизора идеально ровно разлил своё пойло:

— Земля пухом, — поднял он свою порцию.

Я взял гранёное стекло, вдохнул обещающие блаженство спиртовые пары, и осушил залпом:

— М-м... Неплохо. Повтори.

Капитан хмыкнул в усы, выпил и повторил:

— С кем имею удовольствие? — перевёл он взгляд с меня на Ольгу и обратно.

— Мы здесь по поручению Коновалова.

— Дениса Коновалова? — спросил капитан с явным удивлением.

— Точно, — повертел я в руках стакан, наслаждаясь терпким ароматом настойки. — Денис очень, очень-очень огорчён безвременной кончиной босса. Но, несмотря на глубочайшую скорбь, нашёл силы и время чтобы организовать поимку тех двух ублюдков, которые оборвали выдающийся жизненный путь безмерно любимого всеми нами Чабана. Знаешь, — пригубил я немного, смакуя, — никогда прежде его таким не видел. Он был просто убит горем. Сидел возле рации и пытался связаться с вами, час за часом, не переставая ни на минуту, и всё зря. Ответа не было. А сейчас я узнаю, что эти два лиходея беспрепятственно миновали ваш блокпост и теперь вольными птицами летят прочь от заслуженного возмездия. Но так ведь не должно быть. Так не годится. Ты со мной согласен?

Капитал обменялся коротким взглядом с нашим провожатым и откашлялся:

— Мы... Мне не докладывали о вызовах.

— Возможно, ваш связист был чем-то занят? Чем-то более важным. Хм... Твоё здоровье, — поднял я стакан.

Капитан потянулся было чокнуться по такому случаю, но не нашёл отклика с моей стороны, чем был немало огорчён.

— Ладно, — поставил Виталий Борисыч стакан, и донце отбарабанило по столу нервную дробь, — что теперь?

— А сам как думаешь?

— Только не трогайте семью, — выдохнул он, будто это был последний воздух, посетивший его лёгкие.

Я облизнул губы и, состроив максимально омерзительную ухмылку, переглянулся с Ольгой. Она мастерски подыграла.

— Нет... — просипел капитан. — Умоляю. Я... Егор, выйди.

— Но...

— Вон отсюда!!!

Провожатый бочком пробрался к двери и бесшумно исчез, а Виталий Борисыч, облокотясь о стол, продолжил предательски дрожащим голосом:

— Я много сделал для Чабана. Я из-за него головой перед Альметьевском рисковал. И теперь, значит, так вот? Значит, забыто всё? Из-за одного прокола? Что с моей семьёй?

— Она цела, — ответил я, немного помедлив для пущего эффекта. — Пока.

Капитан шумно выдохнул и упал на спинку кресла, будто получил увесистый апперкот:

— Спасибо. Господи-боже...

— Этого мало.

— Я всё сделаю. Всё, что хотите.

— Хм... Пожалуй, кое-чем ты мог бы подсобить.

Глава 52

Каков главный ингредиент лжи? Что делает её по-настоящему правдоподобной и действенной? Кто-то скажет: «Немного правды». Я отвечу: «Нахуй правду». Вера — вот что нужно для успеха. Вера в собственную ложь. Нельзя лгать поверхностно, это всё равно, что писать книгу со схематично проработанными персонажами и пресным лишённым подробностей миром — читатель не поверит. Лгать нужно от всей души, так, чтобы у самого в драматичные моменты ком поперёк горла вставал и слёзы душили, так, чтобы эмоции не были поддельными, чтобы за каждым словом стояла история, которую в любой момент можно достать и предъявить ошарашенному слушателю. А здесь без веры никак. И вера эта должна быть крепка. Крепка настолько, чтобы малейшее неверие оппонента вызывало в вас жгучую обиду и даже злость. Праведное негодование. Никто не смеет сомневаться в ваших словах. Они есть истина. Они святы. И пусть эти слова нужны лишь для достижения определённой цели, сейчас, когда вдохновенная ложь льётся из вашего рта, эти слова творят новый мир, более живой и правдоподобный, чем объективная реальность.

— Думаешь, он не свяжется с Коноваловым? — спросила Ольга, поудобнее устраиваясь на жёстком сиденье колымаги, любезно предоставленной нам стражами моста.

— Зассыт, — утопил я кнопку зажигания и невольно расплылся в улыбке, услышав рокот четырёхцилиндрового движка за спиной. — Ты бы не зассала?

— Пожалуй, — натянула Ольга очки и замотала лицо шарфом. — Думаю, он предпочтёт встретиться лично. Как-никак, речь о его семье.

— Вообще похуй. Через десять минут мы будем в Тольятти, — вжал я в пол педаль газа, как только преграждающая дорогу плита опустилась.