Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Держи ровнее, — процедила Ольга, целясь в пытающегося улизнуть пращника.

Выстрел грохнул, как только цель повернулась боком. Пуля вошла в основание правого бедра и вышла слева красным фонтаном. Только сейчас, по крику, я понял, что под грязным тряпьём была женщина. Она упала, как подкошенная, и забилась в диких судорогах, оглашая округу воплями.

— Нет! — помешала мне Ольга раскатать недобитка.

— Ха! Женская солидарность?

— Следи за дорогой.

Мы, наконец, выбрались из дворов и, кое-как вернувшись на М-5, остановились перевести дух.

— Да-а... Новый опыт — это же всегда хорошо, правда?

— Когда водить научился? — улыбнулась Ольга, слюнявя платок и утирая им остатки крови со скулы.

— Просто, впервые поймал раж за рулём. Ладно, — с трудом оторвал я взгляд от этого необъяснимо возбуждающего зрелища, — пойду рожу умою.

— Раньше кровь на лице тебя не смущала.

— Меня и сейчас не смущает. Но поры... Понимаешь? Кожа не дышит.

— Ага.

Окунание морды в пригоршню снега немного прочистило голову и притупило жуткую мигрень. Не хотелось, чтобы Ольга видела... Эту слабость. На вопрос самому себе — «А не похуй ли?», я только мысленно пожал плечами и зачерпнул следующую пригоршню снега.

— Как самочувствие? — поинтересовался мой голубоглазый ангел, когда я вернулся.

— Жить буду. Порулить не хочешь?

— Без проблем.

— Славно, — упал я в освободившееся пассажирское кресло и откинулся, влекомый силами ускорения.

Странно... Я много раз слышал выражение «Кровь пьянит», но никогда его не понимал. Пьянит ли лимфа, или моча, или, быть может, вагинальная смазка? Разве это вопросы не одного порядка? Но сегодня я, кажется, понял. Видя кровь Ольги, я... Чёрт, как же трудно такое сформулировать. Это почти так же трудно, как передать на словах вкус любимого блюда. Практически невозможно. Если только адресат этого описания не находится с вами на, так сказать, единой волне восприятия. Например, гренки из чёрного хлеба со слабосолёной жирной селёдкой. Чувствуете вкус? Да, вы на моей волне. Но с кровью несколько сложнее. Она... Более интимна. Вспомните, кровь скольких человек вы видели. В лучшем случае это будет кровь, пошедшая носом после душевного пиздюля. Безусловно, кровопускание даже в самом примитивном его виде сближает. Нет, я не говорю о разрыве девственной плевры. Господи, до чего же вы испорчены. Почему кровь в первую очередь ассоциируется у вас с сексом, а не, скажем, с героизмом, патриотизмом или, на худой конец, с самопожертвованием на библейский манер? Забейте. Отбросьте все предрассудки и штампы. Вспомните, сколько крови пролилось перед вашими глазами. Безотносительно обстоятельств. Зуб даю, вы вспомните два-три случая. Порез? Удаление воспалённого аппендикса? Роды? Да, кровь легко пустить, но вот создать условия для этого кровопускания несравнимо труднее. О, разумеется, речь не обо мне. Я сейчас анализирую серую массу. Тот биомусор, что боится сказать лишнее слово, когда его пиздит «представитель власти». О да, биомусор десять раз подумает, прежде чем дать хоть маломальский отпор. Для него кровь — это приговор. «Кровь» — стопслово в его системе координат. Причём только чужая. Свою кровь биомусор воспринимает как само собой разумеющийся побочный продукт «порядка». В пизду. Всем похуй на такую кровь, она как помои. Но что вы скажите о свободной крови? О крови тех, кто не готов её терять задарма? Много ли вы видели такой? А-а, понимаю... Никогда, так ведь? Свободная кровь — это тот субстрат, на котором зиждется мироздание. Если при чтении этого у вас на глазах не наворачиваются слёзы, вы либо недостаточно пьяны, либо недостаточно любите себя. Ваша кровь — валюта. И её курс напрямую зависит от вашего мировоззрения. Готовы преклоняться и лизать сапоги — один курс. Готовы бросить вызов — совершенно другой, несоизмеримо боле высокий. Ольга — как бы я ни относился к ней — меньше всего походила на заурядный биомусор. И её кровь... Чёрт, у меня стоит от одной мысли о ней. Самое время вздремнуть.

Глава 53

Мне снилась мама. Молодая и красивая. Вся в белом. Она лежала на спине, её лицо было чисто и безмятежно, как на иконе. Наркозная маска поблёскивала гладким пластиком в свете люминесцентных ламп, капроновые ремни стягивали тонкие запястья и щиколотки. Изящный скальпель, будто кисть в руках художника, рисовал широкую улыбку на её животе, чуть ниже пупка. Плоть расходилась под бритвенно острым лезвием, как сдобное тесто. Смешанная с остатками околоплодных вод кровь розовыми струйками текла по лобку на серую холодную сталь разделочного стола. А потом красно-синие руки залезли внутрь моей мамы. Прямо в ту самую алую улыбку. Погрузились по локоть. Живот задрожал, заходил, будто там — в этой тёплой мягкой утробе — шла борьба, не на жизнь, а насмерть. Но, в конце концов, красно синие руки одержали верх. Они схватили то, что покоилось внутри, сдавили его, и вырвали наружу. Маленький сморщенный комок плоти, покрытый кровавой слизью. Он орал так, что хотелось зажать уши. Тряс своими крошечными конечностями, похожими на куски гофрированного шланга. Омерзительное нечто. Красно-синие руки взяли инструмент и перерезали пуповину. И нечто заткнулось. Замолчало в ту же секунду, будто поняло, что назад дороги нет, что от этого люминесцентного света, слепящего сквозь полупрозрачные веки, не избавиться, что руки, в которых оно оказалось, придётся принять. Оно открыло глаза. Жёлтые радужки сжались, сократив зрачки до крошечных чёрных точек. Тонкие губы с пузырящейся на них слизью растянулись в жуткой ухмылке... И оно произнесло: «Ну здорова, дружище».

— Кол. Кол! — что-то ударило меня в плечо и вырвало из мерзких объятий Морфея.

— А?

— Ты чего? — хмурилась Ольга сквозь очки. — Чего орёшь?

— Ору? ... Да хуйня какая-то приснилась. Блядь... — размотал я шарф и провёл ладонью по лицу, ощущая приятное покалывание щетины и морозного воздуха. — Всё... Всё нормально.

— Точно?

— Полный порядок. Где мы?

— По моим расчётам — километрах в двадцати от Самары.

— Чёрт... Похоже, я долго спал. Но это хорошая новость.

— Есть ещё одна. Пеленгатор поймал сигнал.

— Не шутишь?

— Ты не любишь розыгрышей.

— Как далеко?

— Около семи километров на юго-восток.

— Ушли с трассы? — сверился я с солнцем.

— Похоже. И нам придётся. Говорят, мост через Сок разрушен. Свернём сейчас — будет больше шансов пройти по льду.

— Так сворачивай! Чего ждёшь? — мысли о вновь обретённой ВСС и парочке щегольских кожаных сумок уже приятно щекотали мои нервные центры.

— Ищу кое-что.

— Вдохновение?

— Не совсем, — Ольга ослабила давление на педаль газа, всматриваясь в правую обочину.

— Телега! — разглядел я, едва бросив взгляд в том же направлении. — Тормози.