Сергей Лукьяненко - Семь дней до Мегиддо

Но при всём этом есть районы, в которых промышляешь, в чужих специально искать кристаллы не принято. Есть границы, где-то чёткие, где-то не очень. Скажем, за Тверской я вообще очки не надену, за Новым Арбатом или Брюсовым переулком — тоже. Но если занесёт в Алтуфьево, то я и за рэдкой не нагнусь, даже если без очков её увижу.

Прибьют.

Всяких случайных собирашек, вроде бомжей или бабулек, не принято трогать. А вот молодёжь свои районы добычи знает. Если возникают споры, то решаем аккуратно. Два года назад была серьёзная стычка возле Третьяковки, так кончилось появлением полиции, разгоном с дубинками и для самых активных — несколькими сроками, хорошо хоть, условными. Внезапно оказалось, что в полиции про всех всё знают, кто и где верховодит — в курсе, и для каждого найдётся повод присесть и подумать о жизни.

У нас район между Поварской и Большой Никитской, границы чёткие, народа здесь живёт не так уж много, но и лут не так часто встречается, воевать не за что. Есть старшие, которые решают общие дела. Не за деньги, за уважение.

Есть и места, где собираются сёрчеры. Понятно, что не в ресторане Дома Литераторов, он как был ещё до Перемены дорогим и пафосным, так и остался.

Мы с Миланой вышли из подъезда (я отметил, что у Андреича, сидящего с мрачным видом, появилась новая дубинка — куда увесистее прежней), обогнули дом. Кафе было совсем рядом, на Никитской, через дорогу от церкви, народ там сидел далеко за полночь. Официально оно называлось как-то скучно, но вот уже много лет на вывеске горел красный неоновый кристалл и называли кафе «Рэдка» даже те, кто лутом не промышлял.

Я тут появлялся нечасто. Не нравится мне бухать, а всё рано или поздно к этому сводится, даже если начинается с зелёного жасминового чая. Но раз-два в месяц заходил: послушать сплетни, поздороваться… в общем — не отрываться от коллектива.

Как обычно, большая часть посетителей сидела снаружи, под зонтиками. Зимой тоже здесь сидят, только ставят тепловые пушки, но с марта месяца они не нужны.

В этот час народ был почти весь свой. Я увидел десяток знакомых лиц, обошёл столики, здороваясь. На Милану смотрели с любопытством — она девушка приметная.

Тот, кто мне был нужен, сидел за столиком один.

— Привет, Макс. — Виталий Антонович даже привстал, когда мы подошли. Вряд ли из уважения ко мне, скорее, его заинтересовала Милана. Наш неформальный лидер не был женат, а вот подруг менял регулярно. — Здравствуйте…

— Милана.

Мы присели за столик, я попросил у официантки, молодой киргизки, чайник чая, Милана, слегка поколебавшись, заказала бокал вина.

— Давно не показывался, — сказал Виталий Антонович. — Хорошо, что заглянул, я уж собирался проведать.

— Недели две назад заходил, — ответил я. — Знаете же, я скучный интроверт.

Виталий Антонович сам со всеми был на «ты», но к нему обращались на «вы» и по имени-отчеству. То ли из-за возраста, то ли из-за поведения. И обращение «старший» к нему прилипло намертво.

Вот только зачем ему меня «проведывать»? На улице мы на днях виделись, он знает, что я в порядке…

— Да, тебе далеко идти, — старший улыбнулся. Сам он жил на Пресне, на кристаллы более богатой, и вообще никак не относился к нашему району, но вот ведь странно: работал в наших краях.

— Дела, — сказал я.

— Наслышан, — старший блеснул очками. — У тебя чудесная спутница. А то говорили… всякое.

Вот откуда он знает?

— Всё верно говорили, — сказала Милана. — Максим мой друг.

Всё недосказанное повисло между нами в воздухе.

И я вдруг понял, что напускать тумана не стану. Виталий Антонович мне не был другом, да и вообще друзей как таковых не имел. Как и я, впрочем. Он в нашей тусовке скорее занимал место старшего товарища или даже брата.

Но подстав и лишней болтовни от него никто не получал. И конфликты он хорошо разруливал.

— Я влип в сложную историю, — сказал я. — Оказался в Гнезде после того, как на него напали.

— Слышал даже, что кто-то был призван, — заметил старший.

— Это был я.

— Но Призыв сняли? — он явно заинтересовался.

— Сняли.

— Хорошо. А кто нападал?

— Какое-то монстрическое чудище. Изменённый… но особый.

— Много жертв? — спросил старший. С каким-то напряжением в голосе.

Я не стал врать.

— Практически все, Виталий Антонович. Две девчонки уцелели, потому что их не было в Гнезде. Жница и куколка.

Он будто окаменел. Сидел, глядя на меня сквозь очки с дорогущими тонкими стёклами (когда снимал, то так щурился, что было понятно — из обычного стекла линзы были бы в сантиметр толщиной). Сидел и молчал.

— Старший… — я покосился по сторонам. Все были заняты своими делами — болтали, пили, курили. Возле одного стола, подсвечивая ярким фонариком, трое сёрчеров изучали кристалл, шумно споря о его ценности. — Что случилось?

— Извини, — он вдруг снял очки, быстрым движением протёр глаза. Глаза у него были абсолютно сухие, поэтому я поверил. Притворялся бы, так подпустил бы слёзы. — Макс, ты ответил честно, и я объясню. Но между нами.

Я кивнул, Милана тоже.

— У меня в этом Гнезде был сын, — сказал он. — Стража.

Я не нашёлся, что ответить. Лишь подумал, что теперь понятно, почему Виталий Антонович тусуется в нашем районе.

Нам принесли чай и вино, и это была передышка. Старший заговорил лишь после того, как официантка ушла.

— Молодые, дурные, тут ещё Перемена, всё вверх дном… Я был скорее против, но жена настояла. Казалось, что это всем облегчение.

— Он болел? — тихо спросила Милана.

— Даун, — ответил Виталий Антонович. Без всяких эвфемизмов. — Тяжёлая форма. Изменение убирает даже генетические болезни. Человек словно пересобирается заново. Мы были уверены, что это поможет и ему, и нам… но развелись через месяц. Не смогли друг на друга смотреть.

— А сын…

— Стал стражей. Вначале куколкой, но очень быстро прошёл этот этап. Я его видел, когда он был нормальным ребёнком, первая фаза лечит всё. А потом он стал стражей, и я больше не приходил к Гнезду. На самом деле никто ведь не приходит. Но я знал, что он живой.

— Он точно остался в Гнезде? — спросил я, и Виталий Антонович коротко, цепко взглянул на меня:

— А, так вы уже додумались и до этого? Да. Он обычно стоял у входа. Куколки развиваются очень интенсивно, но он потерял первые годы жизни и куколкой был недолго… так что и стражей не самой умной стал. Такие обычно охраняют Гнездо. Стоять и не пускать.

Я подумал о том, что среди двоих, умерших в вестибюле, один походил на юношу. Ну так это, возможно, был сын Виталия Антоновича? Не юноша на самом деле, а мальчик. Вырвавшийся ненадолго из лап своей болезни, но не успевший даже побыть ребёнком, превратившийся в боевой механизм и погибший.

Говорить про это я не стал.