Анна Ветлугина - Свидетели Чистилища [litres]

…Один черный кругляш, второй, третий… Они скакали за ней, будто живые, будто веселые щенки за любимой хозяйкой. А потом разом взорвались.

Вход в монастырский храм когда-то строили от души. Теперь, в разрушенном виде, он представлял собой изрядную кучу кирпича, смешанного с досками и обломкам балок. Одна массивная дверь продолжала стоять вертикально, другую вынесло наружу и переломило пополам. Завал кое-как разгребли. Мара лежала на той стороне, окруженная женщинами с обрезанными ушами и татуированными лицами. Я вытер пот со лба. Уфф… Она просто спит. Она сама говорила мне, что необъяснимым образом засыпает здесь, как только приходит в храм.

– Надо же, вся семья в один день… – пробормотал кто-то справа. Я глянул искоса – кажется, это был Раптор.

– Мать-то у нее давно уже умерла, – возразил Фарид.

– Ее мать – Урсула, – покачал головой язычник. – Так уж случилось, с кем не бывает – нагуляла наша сестра от чужого мужа, Матвея, еще когда в Могильнике жили. Про беременность – это уж тут выяснилось, после изгнания. Рожала под самую зиму. А мы как поможем? Ну, тепло еще худо-бедно обеспечивали, с едой волки помогали, да все равно боялись, что до весны не протянем. Ну и попросила она Симеона младенца-то обратно в Могильник пристроить. От родного дитя отказалась ради шанса, что под землей девчонка дольше проживет. Уж не знаю, как Симеон Матвея уговорил и тем более как сам Матвей внутри своей общины это преподнес, но Мария осталась там, и жена Матвея-то воспитывала ее как собственную дочь, хотя была та плодом измены ее же мужа.

– Невероятно… Мара потому так часто сюда бегала? Узнала, что настоящая ее мать тут живет?

– Нет, не узнала. Но что-то, видать, чувствовала. Урсула говорила, мол, оттого девочка в храме такое спокойствие ощущает, оттого и засыпает тут, что где-то в подсознании с младенчества засело, что это самое надежное и безопасное место.

– Жаль девку. Прикольная была.

– Всех жалко, – согласился Раптор, и тут я не выдержал – сорвался с места и побежал куда глаза глядят.

– Так что же ты ищешь? – спросил Босс.

– Себя, видимо.

– Не там ищешь. Тебя там нет.

– Это уж, наверное, не вам решать?

Оскар двинул уголками рта, обозначая улыбку пожилого, умудренного опытом наставника.

– Почему же? Я постоянно вынужден решать что-то за других. Вот сейчас приходится наводить порядок по-крупному. Рук не хватает, мозгов не хватает, брат твой зашивается – Гоша, скажи ему! – Елена Викторовна зашивается, Симеон зашивается… Про твой Могильник вообще молчу. Один ты гуляешь черт-те где третий месяц и с волками воешь.

– Ничего не хочу, – прошептал я в пространство.

– Это понятно, – покивал Оскар; свет, причудливо отразившийся от его гладкой макушки, разбежался дюжиной солнечных зайчиков. – Но неужели ты до конца жизни страдать намерен? Зима на носу. Возвращайся. Ты нам нужен.

Я помотал головой. С волками было лучше. Проще. Они не умели врать. Они не умели придумывать. Они рассказывали только о том, что видели и знали. А знали они, увы, многое.

Благодаря им и я приобщился к тайне «жертвоприношений». Интересно, рассказал бы мне об этом Оскар, если бы я спросил? Сомневаюсь. А Симеон с Раптором? Тем более молчали бы.

Еще на заре дипломатических отношений между общинами, когда Оскар сообразил, каким лакомым кусочком станет для крысоедов и червяков монастырская территория, между ним и волкопоклонниками было заключено соглашение. Время от времени скончавшегося от болезни или травм жителя меланжевого комбината выносили в заранее условленное место. Язычники притаскивали труп на свой импровизированный «алтарь» для жертвоприношений, где сначала Урсула проводила какой-нибудь древний ритуал, гадала на крови покойника, произносила очередное предсказание, а затем труп бросали в яму и скармливали крысам, проводя посвящение юных язычников в Сыновья Одина. Изуродованные останки подбрасывали к Могильникам, чтобы у их жителей даже мысли не возникло приблизиться к монастырю. А слух о кровожадных волках-мутантах даже распускать не пришлось – выли те знатно, на много километров слыхать.

Взамен Оскар получал плесень, что густым слоем покрывала фрески внутри храма. Именно ею занимался Михаил, именно из нее изготавливали пастилки и сироп, которые потом испытывали на обитателях тех же Могильников, что согласились податься «на опыты».

Конечно же, массовые исчезновения наших соседей не были связаны с жертвоприношениями. Просто люди сбегали в поисках лучшей жизни. Кто-то подавался к Свидетелям Чистилища, кто-то – на «ферму» и в охрану, кто-то – наружу, к волкопоклонникам.

Но в последнее время трупы в условленном месте и впрямь стали обнаруживать гораздо чаще. Волки показали мне, кто их туда доставлял. И что этот человек делал с несчастными до этого. Вернее, причину смерти угадать так и не удалось – может, он их травил или душил. Но факт остается фактом: Илья на своем горбу тащил очередную жертву на северную оконечность Куровского, где имелся вход в какие-то уж совсем древние подземелья – возможно, эти запутанные ходы одним своим концом упирались в Л-3 под меланжевым комбинатом, а другим, проходящим глубоко под Нерской, выводили к Гуслицкому монастырю и храму. Не исключено, что этот подземный лабиринт построили еще первые поселенцы, православные ляхи.

Так вот: сперва ординарец или адъютант Босса спускал несчастных в эти ходы, и они, судя по всему, были еще живы. А через некоторое время он возвращался с ними из подземелий – только это уже были трупы.

Волки «рассказывали» образами, картинками. На одной из них я увидел плюгавенького Петровича в клетчатом шарфе. На другой – Мару… Почему серые братья не попытались ее спасти (ведь она, по сути, была дочерью Урсулы и, соответственно, практически членом их стаи), сказать невозможно. Видимо, потому что происходило это за железнодорожной насыпью, то есть на чужой территории. А может, потому что Илья ее так и не убил – скорее всего, она сбежала от похитителя, чтобы, на свою беду, выбраться из-под земли аккурат в кульминации боя…

Волки не умеют врать. Но они умеют не отвечать на вопросы.

Ах, да. Илья. Или Борода, как упорно называли его язычники, хотя последние полтора десятка лет он всегда был гладко выбрит.

Его никто не видел после неудавшегося переворота: как сбежал из кабинета Оскара – так и исчез. Однако я задался целью найти этого маньяка. Если бы не он!..

Ох, не знаю. Если бы не он, Мара пришла бы в монастырь. Как бы она поступила, не найдя меня там? Вернулась бы обратно на комбинат, где утром началась буча, закончившаяся массовой перестрелкой сталкеров с охранниками? Или осталась бы в поселке дикарей, который тем же утром атаковали обе общины из Могильников? Девчонка могла погибнуть так или иначе. Но ведь могла и выжить, правда? Если бы не Илья.