Рэй Кетов - Путь черпия

Окинув взглядом измученных и замёрзших гостей, монах подошёл к дровянику у стены. Схватил несколько корявых сучьев и кинул их в ещё одну каменную чашу, стоящую у алтаря. Спустя полминуты послышалось приятное потрескивание разгорающегося хвороста.

— Не знал, что в такой глуши столько народу, что хватило бы заполнить эти скамьи, — епископ поднёс руки к прыгающим языкам пламени. По закоченевшим пальцам потекло приятное тепло.

— Когда–то здесь было оживлённее. Лет пятьдесят назад. Пока не проложили канатную дорогу.

— И как же канатная дорога повлияла на местную оживлённость? — бледный от слабости Бенджамин не удержался от напрашивающегося вопроса.

— Противники пара зачастили в эти края. После чего местные селения и опустели, — невозмутимо ответил старец. — Рассаживайтесь перед алтарём. Я принесу одеяла и еду. Ночь будет длинной и неспокойной.

Монах отворил левую дверь–решётку и скрылся в темноте. Путники расселись по скамьям. Впервые за долгое время у них выдалась спокойная минута. Нахождение в божьем доме, пусть и давно заброшенном, немного успокаивало. В ожидании старика Артур осмотрел друга. Серьёзных травм тот не получил и отделался только сотрясением мозга.

Внимание всех привлёк странный шум, доносящийся снаружи. Кто–то топтался на крыльце, шаркая ногами по каменным ступеням. Брюмо вместе с Артуром медленно приблизились к двери. Епископ вопросительно посмотрел на черпия. Тот рукой коснулся груди и еле слышно прошептал:

— Об этом я и говорил. У меня сейчас сердце задымится от пульсации урны.

В дверь тихонько толкнули. Потом ещё раз, но уже сильнее. Засов надёжно удерживал тяжёлые дубовые створки, укреплённые железными полосками. На минуту наступила тишина. Снова два толчка и сразу же недовольное урчание. За дверью кто–то злился. Ещё два удара, на этот раз с разбегу. Урчания сменилось пронзительным криком.

— Отойдите от дверей. Вы их только раздражаете. Они вас чуют, — от хриплого голоса незнакомца ёкнуло в груди. Старый монах передвигался беззвучно. Никто даже и не заметил, как на алтаре появилось несколько раздутых мешков и корзина, набитая бумажными кульками. Завидев обращённые на него вопрошающие взгляды, старец упреждающе поднял руку. — Я отвечу на ваши вопросы. Позже.

Епископ махнул Артуру. Оба бесшумно попятились назад. Увиденное и услышанное поразило больше, чем вероломное нападение на дирижабль. Сейчас воплощались в реальность те байки, что черпий любил травить с друзьями в семинарии.

Монах молча раздал шерстяные одеяла и указав костлявым пальцем на корзину, проскрежетал.

— Угощайтесь. Там сухари, вчерашний жареный заяц и вино. Лучше, чем ничего.

Не дожидаясь указаний епископа, юнга шмыгнул к алтарю и принялся доставать яства. Нащипав жёсткого мяса, первым делом протянул большой кусок девочке. Потом раздал остальным. Бенджамин по обыкновению ухватился за бутылку и жадно приложился к горлышку.

Удалив голод, Брюмо повернулся к старцу.

— Что это было? Там, за дверью?

— Если бы королевство почаще навещало свои удалённые районы, то вопросов бы у вас не возникло.

— Сейчас не время для нравоучений монах…

— Можете называть меня пресвитер Максанс. Настоятель местного прихода. Вы же, судя по вашим манерам, не меньше, чем епископ.

— Вы правы. — Брюмо почтенно склонил голову. — Епископ Филип Брюмо.

— Это был один из моих прихожан. Мистер Брауни… а может быть мистер Ривар. Неважно. Они часто приходят. Иногда одни, иногда с жёнами и детьми.

— Так что же вы сразу не сказали. Я сейчас открою, — захмелевший Бенджамин Уайт дёрнулся в сторону двери. Тяжёлая рука епископа, опустившаяся на плечо, усадила его обратно.

— Сиди смирно, Уайт. Продолжайте, пресвитер Максанс.

Покрытое морщинами лицо старца исказила ухмылка. Разношёрстная свита епископа забавляла его. За последние десятилетия единственными собеседниками монаха была кучка умалишённых бродяг, всё ещё не забывших дорогу к своему приходу. Выждав паузу, он продолжил.

— Откуда пришла та зараза — не знаю. Знаю лишь то, что она поражает не каждого. Выборочно. Первые случаи зафиксированы лет тридцать назад.

— Вы имеете в виду ветреное пустоумие? — черпий запустил в рот кусок пересушенного мяса.

— Именно. Тогда этой гадости подверглось несколько местных селян. Проблемы особой это не доставило. Сидят себе дома и слюни пускают, — монах достал курительную трубку и набитый табаком кожаный кисет. — Три года назад всё изменилось. В пустоголовых словно сама скверна вселилась. Агрессивными стали. Скольких они заживо освежевали — уму непостижимо. Буйствовали, пока последних стариков не разорвали. Сами же ничего не страшатся. Хоть на лоскуты режь, даже не дрогнут. Пока шею не переломишь, все прут.

— Выходит, они сюда по памяти идут.

— Да. Пытался поначалу отвадить. Двоих–троих распял на опушке. Через неделю снова пришли. Сейчас не трогаю. Главное — не пересекаться.

В подтверждение словам старика по дверям с силой ударили. Судя по звукам, на крыльце добавилось ещё несколько пустоголовых. Нечленораздельные вопли отдавались эхом. Казалось, ещё удар и засов не выдержит.

— Вы очень многое нам рассказали. Галифаст настолько погряз в своих бедах, что не ведает о творящихся на задворках делах. Как далеко до ближайшего населённого пункта?

— Последний аванпост находится на юго–востоке. Не меньше, чем в пяти лигах отсюда.

— Утром мы уйдём. Спасибо за Вашу гостеприимность.

— Я бы не торопился с походом. Девочка очень слаба. Ей нужна еда и здоровый сон. Переждите несколько дней, а там уж решите, что делать.

Артура разморило. Жареный заяц и вино сделали своё дело. Веки налились свинцом и сами собой закрывались. Несмотря на постоянное бормотание и стук за дверью, черпием овладела дрёма.

Он лежит на кровати покрытый тяжёлым одеялом. Рядом сидит мать. Гладит по голове и что–то говорит. Что именно Артур не слышит. Вернее, он слышит, но не слова матери. Голос доносится из–за стены. Жуткий голос. Леденящий кровь. Черпий его уже слышал, вот только где и когда? Облик матери растаял. Вместо неё появился он сам. Только сейчас он сидит на кровати и пытается успокоить ребёнка. Нет. Троих. Нет. Ребёнок один, но туловища три. Черпий брезгливо отдёрнул руку.

Артур открыл глаза. Снаружи по–прежнему доносились звуки непонятной возни. Пламя в каменной чаше почти угасло. Все спали. Только Брюмо вполголоса о чём–то разговаривал со старым монахом.

Черпий вспомнил о странном сне. Перед взором всплыл облик матери. Счастливая, беззаботная женщина. Артур улыбнулся и закрыл глаза, чтобы через мгновение с отвращением открыть их снова. Уродливый ребёнок, корчащийся от непрекращающейся боли.