Рэй Кетов - Путь черпия

На площадь перед городской ратушей надвинулась тень. Поднялся пронизывающий до костей ветер, принеся с собой холод. Толпящийся в округе народ зашевелился и принялся туже затягивать сюртуки и глубже натягивать фетровые цилиндры. Голуби — вездесущие спутники человека, под дружный гвалт и хлопанье крыльев устремились прочь в сторону портовых складов. Птицы не терпели соперников в небе, потому всегда избегали встреч с воздушными судами. В частности, с трехсот тридцатиярдовым пассажирским дирижаблем класса «дредноут», что сейчас подходил к причальной башне.

Судно подобных размеров сложно не разглядеть на фоне хмурого неба — два спаренных сигарообразных аэростата несли под брюхом гондолы, подвешенные на килевых фермах, а на тканевой оболочке, кожей натянутой поверх стального каркаса, под копотью от чадящих труб проглядывалось название — «Экберт ΙΙΙ».

Завидев силуэт приближающейся махины, беспризорная ребятня, праздно шатающаяся по центральной площади Ганибада, наперегонки бросилась к воздушному порту. Мальчишкам не терпелось рассмотреть чудо–машину поближе. И имелось почему!

В городе не осталось ни одного трактира, где бы в холодные вечера не обсуждались новости с последнего синода. По его результатам, судостроителям и судовладельцам настоятельно предписывалось устанавливать благословлённые урны третьего класса на каждом воздухоплавательном судне. С чем это связано, никто и не догадывался, а потому, при любом удобном случае всякий праздно живущий не упускал возможности напитаться хоть немного интересной сплетней.

Молодой человек в потёртом пальто и невысоком цилиндре, особняком стоящий у каморки сапожника, последовал за удаляющимися мальчишками. Шесть часов он провёл на улице в ожидании тихохода, а потому изрядно озяб и проголодался. Подходить к аэровокзалу раньше времени парень не решился — в памяти ещё свежи россказни о ветреном пустоумии, бушующем в юго–восточных графствах. Поговаривают, что человек, повреждённый сим недугом, лишался рассудка за два–три часа.

Десятки психиатрических клиник полнились пациентами всех возрастов и общественных статусов, а знаменитые мозгоправы, слетевшиеся со всего королевства, цинично оттачивали мастерство на умалишённых бедолагах.

Впрочем, то были лишь слухи, коими полнились все близлежащие забегаловки. Рассказать о том, что в действительности творилось в застенках лечебниц, по понятным причинам попросту было некому. Стоило несчастному проявить симптомы заболевания, от него тотчас же отказывались родственники и друзья. Оно и понятно — за время свирепствования пустоумия ещё ни один больной не излечился, а тянуть на себе лишний рот в такое время, мало кому хотелось. Даже вспышки дифтерии, отмечавшиеся на архипелагах, не вызывали подобного общественного резонанса — у таких больных имелся хоть какой–то шанс излечиться.

Духовная семинария, что состояла при Люцианской церкви, в этом плане недалеко ушла от злачных мест. Немногочисленные послушники, разбредясь по комнатам после занятий, не брезговали скрасить вечер байкой пострашнее. Учёба в таком заведении даже среди закоренелых священнослужителей считалась довольно скучным занятием, требующим немалой усидчивости. Что уж говорить о ещё не нагулявшихся юнцах, весь день томящихся за штудированием фолиантов. Множество легенд и слухов рассказывалось тогда при свечах, но мало кто воистину знал, что некоторые из них имеют реальное происхождение.

Над площадью пронёсся протяжный гудок. Народ возбуждённо заохал и засобирался — навьючив на плечи тюки, ожидающие поспешили к высоким дверям вокзала. За ними вовсю работали подъёмники, доставляющие пассажиров к посадочной платформе. Ещё не успели стихнуть последние отголоски гудка, как у лифтовых клетей началась жуткая толчея.

Такое творилось не везде. Отгородившись от простого люда красной лентой и общественным положением, напыщенными фазанами вышагивали сэры. Бросая высокомерные взгляды на взмокших носильщиков, толкающих под завязку нагруженные кожаными чемоданами тележки, они шли по ковровой дорожке ведущей к кабинам первого класса.

— Гости и жители Ганибада! Сохраняйте спокойствие! Места распределяются согласно купленным билетам! Не создавайте давку! Проходите в порядке живой очереди, — пожилой служащий аэровокзала пытался совладать со всё наседающей толпой.

Кое–кто из смутьянов уже намеревался сигануть через парапет, когда появившийся из неоткуда человек в чёрном кожаном плаще с полами, доходящими до пят и шляпе–котелке, поднёс ко рту рупор. Так зачастую облачались боевые клирики дома Трёхликого бога, но у этого не имелось никаких соответствующих нашивок и отличительных знаков. Говорил он спокойно, с расстановкой, ни разу не перейдя на крик.

— Подданные Его Величества короля Экберта третьего! — человек в плаще выдержал многозначительную паузу и когда гул поутих, продолжил. — Прошу вас соблюдать общественный порядок. Лица, нарушившие установленные правила посадки будут исключены из предполётного списка.

Слова говорившего возымели успокаивающее действие. Бузотёры поутихли. Бесформенная толпа выстроилась в подобие очереди и гуськом засеменила к двум заветным кабинкам с окошками посередине.

— Премного благодарен, сэр, — служащий отвесил короткий поклон незнакомцу и повернувшись к очереди прокричал:

— Готовьте паспорта! Выписки из бюро регистрации не подходят! Только официальные документы! Многоуважаемые…

Спустя сорок минут очередь дошла и до успевшего изрядно заскучать парня в потёртом пальто. Подойдя к окошку билетной кассы, он трясущейся рукой протянул паспорт с лежащими между страницами купюрами.

Через мутное стекло на него смотрел грозного вида старик, восседающий на расшатанном стуле. Как и полагается, билетёр был одет в типовую форму служащего аэровокзала — красный клетчатый жилет поверх белой рубашки, такая же красная кепка, едва скрывающая неровную проплешину и белые атласные перчатки с отрезанными большими и указательными пальцами. Довершал образ, монокль в латунной оправе, крепко сидящий на левом глазу.

— Один билет до Галифаста, пожалуйста.

Билетёр небрежно схватил маленькую книжицу и выудил из неё десять королевских доринтов. Помяв и без того потрёпанные бумажки в руках, он наклонил голову к окошку:

— Артур Эдельманн?

— Так точно, сэр!

— Артур Эдельманн! Билет до Галифаста обойдётся в пятнадцать доринтов, а у тебя всего десять! Доплачивай или проваливай.

— Но ведь в том году он стоил десять! У меня даже старый билет сохранился. Сейчас покажу… — Артур запустил руку во внутренний карман пальто, тщательно изображая на лице крайнюю озабоченность. От нахлынувшего волнения затряслись поджилки, а на спине, под рубашкой выступил холодный пот.