Константин Соловьев - Господин мертвец. Том 1 [litres]

Руки магильера пылали. Не сознавая этого, он пытался сорвать с себя мундир, и ткань местами уже горела, наполняя тесный зал удушливым дымом. Прежде чем Дирк успел приблизиться, очередная крыса ловким прыжком вскочила прямо на лицо фойрмейстера и впилась ему в глаз. Француз завыл, остервенело пытаясь оторвать ее от себя, по его щеке вперемешку с кровью текло что-то черное, судя по всему, крысиные внутренности.

Пора было подарить ему милосердие Госпожи.

Дирк отшвырнул офицеров, стоявших перед ним, и одним быстрым ударом вонзил кинжал в грудь фойрмейстера. Лезвие вошло по самую рукоять, француз резко выгнулся, удивленно уставившись на Дирка уцелевшим глазом. Пламя, обвившее его пальцы, потухло, но в нем уже не было нужды – крысы, повисшие на нем, одновременно разжали зубы и попадали на пол, как отвратительные перезрелые плоды. Фойрмейстер открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог. Голова дернулась и безвольно упала на грудь, слепо уставившись взглядом в пол. Дирк выпустил мертвое тело и повернулся к офицерам, чье потрясение еще толком не прошло.

– Бросить оружие! – крикнул он. Из всех присутствующих разве что несколько человек могли понимать немецкий, но интонация и окровавленный кинжал вряд ли давали возможность собравшимся понять его превратно. – Бросить оружием всем! И тогда, может быть, ваши лягушачьи задницы уцелеют!

Он надеялся, что им хватит ума подчиниться. Десяток офицеров с револьверами не представляли для него серьезной опасности, но их головы были слишком ценны, чтобы проламывать их. Да и тоттмейстер Бергер будет рад хорошему улову.

Какой-то капитан вдруг заорал точно полоумный и выстрелил в Дирка. Он был так напуган, что промахнулся с трех шагов, пуля, сухо клацнув о бувигер, ушла в стену. Второго выстрела он сделать не успел, где-то рядом взрыкнул «Льюис», и француза швырнуло наземь, скомканного, окровавленного и уже неподвижного. Штейн, выбрав удобную позицию немного поодаль, приглашающе шевельнул еще дымящимся стволом.

– Ne soyez pas timide, monsieur! [66] «Не стесняйтесь, месье!» ( фр .) – сказал он почти весело. – У меня в диске еще достаточно патронов, чтобы обеспечить каждому из вас по два метра земли за казенный счет, а вашим вдовам – офицерскую пенсию.

– Вы знаете французский, Штейн? – поинтересовался Дирк, изучая напряженные лица офицеров.

– Не очень, господин унтер, лишь помню кое-какие слова со школы. Но вот мсье «Люис» настоящий полиглот и по-французски изъясняется вполне доходчиво.

– Скажи им, что они наши пленники. Пусть бросают оружие. И если еще кто-то из них шевельнется, я раскрою ему череп и сожру еще живой мозг.

Улыбка исчезла с лица Штейна.

– Извините, господин унтер, а не будет ли это…

– Излишним? Не будет. Мы и так чудовища в их глазах. Так пусть репутация поработает на нас.

Штейн, запинаясь, произнес несколько фраз по-французски. То ли убедительности, вложенной в них, хватило присутствующим, то ли смотрящий в лицо пулемет и в самом деле легко преодолевал языковые границы, но офицеры один за другим стали бросать свои «лепажи», «наганы» и «лебели». Пистолеты выглядели чистыми, смазанными и давно не знавшими порохового нагара. При виде этой позорной капитуляции французский полковник, минуту назад полумертвый от ужаса, побагровел и попытался вытащить из ножен саблю.

Скорее всего, в последний раз ему приходилось это делать не один год назад. Прежде чем он успел обнажить клинок, Дирк оказался рядом и положил ладонь на эфес. Тонкий скрип сминаемой стали – и гарда стала одним целым с устьем ножен, обратившись бесформенным комом. Полковник обмяк, словно получил кистенем по уху. Глядя в его закатывающиеся глаза, Дирк даже испытал что-то похожее на сочувствие. Вряд ли тоттмейстер Бергер отдаст ценного «языка» фон Мердеру, скорее всего – допросит сам. В этом случае француза не ждет ничего хорошего. И, может, его ждет нечто куда более отвратительное, чем он готовил для своего пленника.

Вспомнив про пленника, Дирк вернулся к креслу и легко разорвал колючую проволоку, которой были примотаны руки бедняги к подлокотникам. На шипах повисли выдранные из формы лохмотья, влажные и окрашенные в цвет ржавчины. Парень все еще был в сознании, но, судя по его лицу, был готов лишиться его – последний час определенно был не самым легким в его жизни. Перепачканное грязью и копотью лицо, залитое спекшейся кровью, всклокоченные волосы с ошметками глины, лопнувшие от сильного удара губы – все это являло не самую радужную картину. Но, если нет более серьезных ран, парень должен выдержать. Как только в расположение штаба прорвутся остальные части «висельников», можно будет вызывать госпитальную команду и отправить его на заслуженный отдых.

– Вы хорошо держались, приятель, – сказал ему Дирк, чтоб приободрить. – Но довольно вам воевать. Теперь мы забираем вас домой.

Глаза у пленника заплыли, взгляд был мутный, рассеянный.

– Черт со мной… – пробормотал он, хватаясь за протянутую ему руку. – Плевать на меня… Штурм закончился? Мы победили?..

– Мы победили, – подтвердил Дирк, помогая ему подняться. – Не беспокойтесь об этом, лейтенант Крамер.

Смотреть на человека, занятого работой, можно бесконечно, но Дирк, разделяя эту мысль неизвестного мудреца, находил в ней практический смысл. Человек, занятый работой, раскрывается, демонстрируя те черты, которые обычно могут быть сокрыты под толщей бытового безразличия или вежливости. То, как человек работает, может рассказать о нем больше, чем любая характеристика или служебная записка, достаточно иметь лишь наметанный глаз, чтобы подмечать мелкие детали и особенности, которые проявляются в любом случае. И неважно, тачает ли человек сапоги или собирает адскую машинку. Некоторые действуют порывисто, их руки прыгают от одного к другому, обгоняя друг друга, роняют вещи, трепещут над столом, как перепуганные птицы. Другой, напротив, медлителен и скуп на движения. Кажется, не шевельнет и пальцем, если нет прямой необходимости. Третьи выполняют работу размеренно и монотонно, как заведенные механизмы, и выглядят сонными, безмерно уставшими.

Фельдфебель Брюннер работал так, что можно было заглядеться. Движения его были ловки, как у фокусника, и всякий предмет, который оказывался в его тонких, необычайно подвижных пальцах, порхал в воздухе. Ни одного лишнего движения, только совокупность звуков, которые рождаются под его руками – отрывистые щелчки, бульканье, негромкий треск, иногда – звон потревоженного металла. Брюннер был профессионалом в своем деле и доказывал это каждой минутой, проведенной за работой.