Гарри Гаррисон - Крест и король

Эхегоргун прекрасно понимал, что произойдет дальше. У него была лишь пара минут, чтобы это предотвратить. Как тюлень, он бросился в воду, на мгновение прильнул к корме «Журавля», оценил расстояние до головной лодки, в которой находились Кормак и Бранд, ощутил биение и сутолоку китовых туш в каких-то нескольких ярдах от себя. И нырнул, устремясь вперед, как выдра.

Бранд беспомощно лежал связанный на дне лодки, нога Кормака утвердилась на его груди, и увидел ирландец только серую руку, ухватившуюся за планшир. Затем лодка опрокинулась. Опрокинулась в сторону Эхегоргуна, за доли секунды до первого удара китов. Пока люди кричали и размахивали оружием, могучая десница ухватила Бранда за рубаху, протащила через борт и потянула на глубину, прочь от разлетающихся досок и молотящих по поверхности воды рук и ног.

На секунду Бранд поддался чисто человеческому суеверному ужасу. Схвачен марбендиллом, который пообедает им на дне моря! Однако и в этой суматохе он узнал вцепившуюся в него руку. Бранд сжался, не сопротивляясь, удерживая рвущийся из груди воздух.

Его медленно тащили под водой, сжимая нечеловеческой хваткой. Под килем «Журавля». Через залив. На мелководье. Когда они оба выбрались, наконец-то сделав судорожный вдох, Бранд уставился в лицо спасителя. Тот уставился на него. Пока Эхегоргун доставал кремневый нож и разрезал веревки на руках Бранда, они молча искали друг в друге черты семейного сходства.

Наконец, сидя на мелководье, Бранд заговорил.

— Я оставлял сообщения для тебя и твоих сородичей в нашем секретном месте, — сказал он, — и я всегда соблюдал наш уговор. Однако никак не ожидал увидеть тебя здесь при дневном свете. Ты один из тех, кого встретил мой дед Бьярни.

Эхегоргун улыбнулся, обнажив громадные зубы:

— А ты, должно быть, мой дорогой родич Бранд.

— Довольно дорогое занятие — обеспечивать вам кров, — сказал Бранд устало.

Шеф не ответил. Он мог бы возразить, что занятие это временами довольно выгодное, но следовало сделать скидку на настроение Бранда. Шеф не был уверен, сколько дней прошло с момента сражения, — в высоких широтах такие вещи трудновато определить. Все находившиеся в поселке люди самозабвенно работали, не жалея сил, и прерывались, только когда сон валил с ног. Однако — и это был недобрый знак — темнота возвращалась на небо. Лето кончалось, приближалась зима. В Холугаланде она наступает очень быстро.

Сколько бы дней ни прошло, поселок по-прежнему выглядел едва обжитым. Все три корабля в гавани были потоплены или разрушены. По чистому невезению Квикка и его команда ухитрились правильно установить прицел и выстрелить как раз в тот момент, когда битва была выиграна, попав камнем в «Журавля», точнехонько в основание мачты. До смерти боясь китов, его команда сумела на веслах подвести корабль к берегу, но никогда больше «Журавль» не отправится в плавание. «Морж» по-прежнему лежит на дне гавани, его мачта сиротливо торчит над водой. «Чайка» сгорела дотла. Хотя имеются маломерные суда всех видов, нет ни одного достаточно большого, чтобы доплыть до Тронхейма, ближайшего порта на юге, и вернуться с провизией. Со временем большой корабль можно было бы изготовить из уцелевших досок и бревен — потому что хороший корабельный лес, конечно, не найти на этих пустынных берегах и продуваемых всеми ветрами островах. По той же причине трудно отстроить сгоревшие хижины, при всем местном умении использовать в строительстве камень и дерн. Бо́льшая часть свалившегося на жителей благодаря гриндам богатства исчезла в пламени пожара, а вместе с ним и содержимое складов, где Бранд хранил не только меха, пух и кожи из финской дани, которыми он торговал, но также мясо, сыр и масло, которыми сам кормился.

А ведь к командам Шефа и Гудмунда добавилось около семи десятков спасшихся с «Журавля». Им была обещана жизнь, и никто не собирался нарушить это обещание. Однако их нужно кормить. Вряд ли все переживут надвигающуюся на остров зиму, как бы старательно ни добывать рыбу и тюленей. Многие холугаландцы уже преспокойно разъехались по родным хуторам и фермам, дав тем самым понять, что их не касаются трудности Бранда. Сами-то они выживут. Это чужаки и их хозяева, если сдуру поделятся едой, будут умирать.

— По крайней мере, у нас есть серебро и золото, — продолжал Бранд. — Они не горят. Самое лучшее, что мы можем сделать, — это собрать из обломков корабль, хоть какую-нибудь посудину, напихать в него как можно больше людей и отправить на юг. Если он пойдет вдоль берега, рано или поздно доберется туда, где есть запас провизии. Потом отпустим Рагнхильдовых фолдцев, накупим, сколько сможем, еды и вернемся на Север.

И опять Шеф ничего не ответил. Если бы не страшная усталость, Бранд сам заметил бы недостатки в своем плане. Фолдцев достаточно, они могут справиться с охраной, забрать деньги и оставить поселок без еды. Значит, придется их отослать без конвоя. Если только им как-нибудь удастся преодолеть страх перед китами и снова выйти в море.

— Вы уж простите, — сказал Бранд, покачав тяжелой головой. — На меня слишком много всего свалилось, чтобы я мог выработать разумный план. Мой родич — марбендилл! Я это знал, но теперь знают все. Что скажут люди?

— Они скажут, что тебе повезло, — пообещал Торвин. — В Швеции живет один жрец Пути, его призвание — служить богине Фрее. Он занимается разведением животных, вроде того как скрещивают разные породы коров, чтобы лучше доились, или овец, чтобы давали больше шерсти. Он часто разговаривал со мной о мулах, о помесях собаки и волка и прочем таком. Как только этот человек узнает, он приедет сюда. Мне кажется, мы и морской народ больше похожи на собак и волков, чем на лошадей и ослов. Ведь твой дед Бьярни сошелся с одной из их женщин, и у нее родился сын, твой отец Барн. Но у Барна тоже был ребенок — это ты, и ваше родство сразу заметно, если вас поставить рядом. Будь Барн как мул, бесплодный мул, этого бы не могло произойти. Значит, мы и марбендиллы не очень далеки друг от друга. Может быть, в нас больше крови марбендиллов, чем мы думаем.

Шеф кивнул. Эта мысль приходила ему в голову и раньше, когда он смотрел на северян с их массивным костяком, надбровными дугами, волосатой кожей и кустистой бородой. Но он ни с кем не делился своими соображениями. Шеф заметил, что местные жители редко употребляли слово «тролли», предпочитая говорить «морской народ» или «марбендиллы», словно они тоже догадывались о каком-то родстве.

— Ладно, может быть, и так, — сказал Бранд, несколько приободрившись. — Я не знаю, что нам делать. Хотел бы — не побоюсь об этом сказать — получить совет от родича.

Но Эхегоргун исчез вскоре после того, как вытащил Бранда на берег. Кажется, его какое-то время забавлял ажиотаж, вызванный его появлением, и определенно радовала благодарность Бранда. Но потом, видно, шум надоел, и тролль исчез так, как умеет только потаенный народ. С собой он забрал Катреда, их видели плывущими через пролив на материк. Катред произвел хорошее впечатление на Эхегоргуна.