Николас ван Палланд - Наковальня

— Эпитафия?

— Как оказалось. Но не только. Хранилище полной суммы их знаний и культуры. Но так или иначе, ты берешь это предположение и начинаешь искать систему, порядок, некую методологию. Самым очевидным примером могла бы стать основная ньютоновская геометрия. Однако существуют подводные камни. Даже если это послание создавалось, чтобы быть понятым, существовала ли на самом деле общая структура ссылок? Их сольмизация длин волн видимого спектра наглядно показала, что мы видим в одном и том же спектральном диапазоне — я даже подозреваю, что их видимый диапазон был немного уже нашего.

— Так… что случилось с ними?

— А, война. Война и окончательные пирровы победы. Представь себе, — Уэстлейк наклонился вперед, — космическую цивилизацию и все, что из этого вытекает. Цивилизацию, охватывающую полдюжины миров. Уровень технологии… о, намного выше нашего, я даже не возьмусь описывать все эти чудеса — кроме!.. Да-да, кроме… одной вещи.

Уэстлейк сделал паузу — явно для драматического эффекта.

— Гиперпространственного двигателя. Способности превышать в полете скорость света. Где-то на своем пути развития эти удивительные люди — а я называю их людьми — выбрали ту развилку технологической дороги, которая увела их от скимзонной динамики и оставила их прозябать в эйнштейновском пространстве-времени. И все же… и все же… они рвались в космос, медленно переползали от звезды к звезде, строя новые миры, пока не встретили Других. В пограничном мире, на ведущем крае туманности под названием Штопор, они встретили еще одну расу, еще других людей… чья цель отражала их собственную, но с кем не могло быть никакого диалога, никакого компромисса, никакого взаимопонимания. По крайней мере с их точки зрения.

Уэстлейк покачал головой и, взяв палку, помешал угли. Костер затрещал, снопики искр взметнулись к небу.

— Я так и не добрался до причины этого. Война длилась годы… и они проиграли. Стоя перед лицом уничтожения, последние несколько тысяч сделали Пирров выбор. Они похоронили себя в холодильниках, глубоко под землей… и взорвали свое солнце.

Габриел моргнул.

— Простите?

— Нажатием… кнопки, — Уэстлейк убрал палку из костра и тихонько подул на тлеющий кончик, — они уничтожили Других и послали весть своей родной планете. Все, что осталось от их солнца, — это быстро расширяющееся облако газа в центре — с пульсаром, последним тлеющим угольком великого пламени, вспыхивающим и гаснущим, вспыхивающим и гаснущим. Как маяк.

У Габриела перехватило дыхание.

— Значит, Маяк действительно был маяком?

— Автоматическим маяком, послушно передающим свое послание… никому. Странно, что никто — кроме меня, разумеется, — так и не додумался, что экваториальная плоскость вращения Маяка точно пересекает то место, где звезда Куерина находилась 350 ООО лет назад. Тебе это число ничего не говорит?

Габриел ответил сразу:

— Теория ван Стратен. Она утверждает, что куеринцы застряли на их нынешнем уровне развития в течение 350 000 лет.

— Совершенно верно. Откуда могли те последние, забытые выжившие там, в туманности, знать, что на их родной планете тоже все неладно?

— Они послали сигнал бедствия, который так никто и не получил.

Уэстлейк мрачно кивнул:

— Еще одна цивилизация уходит неоплаканной, еще один дух умирает неуслышанным.

Наступило долгое молчание. Капелька жира упала с вертела в костер и зашипела на тлеющих углях. На горизонте горы тонули в зареве гаснущих сумерек, и лента новорожденных звезд высыпала на небо. Габриел поднял глаза и там, вверху, прямо над головой, увидел светящийся Штопор и в конце его — мигающий огонек.

— Господи, — прошептал землянин.

— Я принес их с собой как напоминание, — мягко сказал Уэстлейк.

Глаза Габриела расширились.

— Вы вовсе не отключены!

— Дошло наконец? — Уэстлейк подмигнул и ткнул большим пальцем вверх. — Как я мог сопротивляться возможности захватить с собой мой собственный кусочек неба из Старого мира в Новый?

Габриел тихо засмеялся, и Уэстлейк недоуменно поднял брови:

— Не желаешь поделиться источником веселья? Не веря самому себе, землянин покачал головой:

— Из всех людей, кого я встретил, связанных с этим делом, вы — единственный, кто знает, где его место, но это никакое не место вовсе!

— Если быть откровенным, феномен отключения больше связан с неспособностью различать так называемую реальность и так называемую компьютерную реальность. Сейчас этот сон достаточно реален, в эту минуту он — единственная реальность. Трудность состоит в переходе и необходимости выбирать, что сон, а что — нет.

Габриел посмотрел на Уэстлейка.

— Почему вы это сделали? Почему вы… ушли ВНУТРЬ? Конечно, все это очень мило, но ведь есть целых Семнадцать Планет. Есть места с низкотехнологическими культурами, куда вы могли бы уехать.

Уэстлейк молчал. Потом его рот скривился в печальной и горькой улыбке.

— Мужество, мой друг. Вернее, его отсутствие. У меня не хватило духу встретиться лицом к лицу с теми трудностями, что может преподнести низкотехнологический образ жизни. Вся эта грязь и… ты заметил здесь хоть одно кусающее насекомое?

— Хм, нет.

— Вот то-то же. Не говоря уж о погоде! Потом, моя семья была достаточно богата, чтобы я мог выбирать. И кроме того, я ленивый малый, да и зачем ломать привычки целой жизни? Высшая лень недостижима без твердой целеустремленности к превосходству в выбранном человеком деле.

— Ну, уж не знаю, как вы здесь преуспеваете. — Габриел посмотрел вокруг. — По-моему, одной ленью тут не справиться.

— Действительно. Ты прав. — Уэстлейк как будто встревожился. — Впрочем, я никогда не требовал от себя ничего более великого, чем успешно достичь вершины посредственности.

— Поздравляю. Уэстлейк пожал плечами.

— Для ВНЕШНЕГО мира я все равно что мертв, но для меня смерть еще впереди. Так почему бы не насладиться аперитивом небес, прежде чем встретить сладкое забвение. Или то, что ты заслужил.

Габриел хмыкнул, но покачал головой.

— Это все равно не объясняет мне — почему.

— Чтобы выжить, друг мой.

— Выжить!

— Голубой ящик — это… власть. Конечно, это власть. Но для его власти необходима секретность, и как долго, по-твоему, я бы прожил, зная его тайны? Меня нанял лично Саксон Рейнер, чтобы, так сказать, взломать код. Я бился над этим полтора года. К тому времени мне стало ясно, что в тот день, когда я передам им ключ, они пришлют мне взамен мою голову на блюде. Поэтому я еще шесть месяцев водил их за нос, закончил все нужные приготовления ив тот самый день, когда я представил им анализ, я вошел ВНУТРЬ.

Уэстлейк опять улыбнулся, все так же печально.