Николас ван Палланд - Наковальня

— Как и все, я боюсь умереть, поэтому я воспользовался этим парадоксом и умер, чтобы выжить.

— Может, это не такой уж парадокс, — заметил Габриел. — В большинстве культур, когда мальчик племени посвящается в мужчины, он умирает, некоторые говорят — символически.

— Некоторые?

— Большинство, но не все. Уэстлейк широко улыбнулся:

— Что-то подсказывает мне, что ты — номер один из этих немногих.

Габриел, подумав, ответил:

— В представлении моего народа смерть всегда присутствует. Миг должен умереть, чтобы родиться вновь, и течение времени — просто цикл перемешанных смерти и жизни. Женщины живут, чтобы дать жизнь, и дают жизнь, чтобы по-настоящему жить. Мужчина, воин, живет не для того, чтобы убивать, но чтобы умереть, и он должен умереть, чтобы возродиться собой. Возможно, в этом сила женщин. Женщина умирает каждый раз, когда дает жизнь. Нам, мужчинам, приходится самим выбирать свой момент. Думаю, это и есть самое трудное.

Уэстлейк засмеялся.

— Мой друг, спроси того, кто знает. — Он провел пальцем по золе возле костра. — Это просто линия. Ты считаешь, что стоишь по одну ее сторону, а не по другую, но можешь ли ты быть уверен? А любой из нас? И имеет ли это значение? Эта линия — страх, это ужас, это скорбь. Это — первый и самый трудный шаг. Ужас вовсе не в том, что лежит по другую сторону, он — в переходе, и я всегда спрашивал себя: почему? В конце концов, ты никогда не знаешь наверняка, с какой стороны этой линий ты отправился в путь и на какую сторону шагаешь.

— Может быть, и так, — согласился Габриел.

— Так зачем ты на самом деле пришел сюда?

Габриел уставился на долину, где мерцали костры деревни, посылая в ночь обещание тепла и уюта. Кто-то пел — тихий, но навязчивый мотив, от которого зашевелились волосы у него на затылке.

Габриел стоял на коленях среди малги и баюкал смерть в ладонях. Он не знал, что привело его сюда… нет, Габриел знал, что привело его сюда. Или по крайней мере что погнало его в буш. Билли Полпинты, в свои восемнадцать лет все еще ростом по колени кенгуру, хвастающий своими шрамами посвящения и присоединяющийся к издевкам и насмешкам Диг-Дига. Никого больше это, казалось, не заботило, даже Старик казался бесстрастным, но Габриел знал. Старик — это Закон. Билли Полпинты и Диг-Диг приняли Закон, и то, что говорилось Габриелу из уст Билли и Диг-Дига, было вложено туда Стариком.

Поэтому Габриел ушел из Лендинга, игнорируя мольбы друзей не обращать на них внимания, и очутился здесь, на поляне из округлых камней и зарослей малги. Он сразу понял, что это — джанг-место, что каждый камень, каждая веточка здесь пропитаны силой. В любой другой день он, не раздумывая, ушел бы отсюда. Но не сегодня. Его гнев нуждался в выходе, и Габриел пополз среди камней и кустов, ища сам не зная что.

Пока не нашел. Под гладким камнем. Крошечный узелок из перьев и табачных листьев. Габриел сразу понял, что это такое. В благоговейном страхе, ибо он никогда не видел этого раньше, он обеими руками поднял узелок и стал снимать листья, пока не обнаружил кость. Ее заостренный кончик был накрыт комочком засохшей глины.

Смерть.

Так просто. Внутри этой кости покоилась чья-то душа, чья-то жизненная сущность, всосанная внутрь и запертая в ловушке комочком глины. Однажды эта кость и листья будут церемониально сожжены, и кто-то уйдет из этого мира. Габриелу вдруг захотелось сорвать глину, разбить этот символ Закона, разбросать его по зарослям в неистовстве осквернения. Обмануть этого вора еще одной человеческой жизни.

Конвульсивным движением он сорвал глину и встал, тяжело дыша, в эйфории и в ужасе от того, что только что сделал. Но тут его внимание отвлек крик попугая. Взглянув вверх, Габриел увидел, как розовогрудый какаду вылетает из деревьев, устремляясь по крутой дуге к нему. Габриел инстинктивно пригнулся. Какаду пролетел Над его головой и исчез в зарослях на дальней стороне поляны.

И там, где он исчез; стоял Старик, неподвижный как горелый куст. Габриел похолодел, не в силах сдвинуться с места. Старик стоял с пустыми руками, в одних своих зеленых шортах, с примечательным поясом, полным хитроумных вещей. Его фон блестел на запястье, и глаза сверкали.

Ив этот момент Габриел понял, что смерть, которую он держит в руке, — его собственная.

Он не мог пошевелиться. Все, что он должен был сделать, это раздавить заклинание, раздавить его в пыль, и он был бы свободен. Но кость выскользнула из его онемевших пальцев и исчезла в щели между камнями.

Старик протянул руку.

— Габриел, — мягко сказал он.

— Нет! Еще нет! — закричал Габриел. Задыхаясь от ужаса, он повернулся и побежал в буш.

Он бежал.

Спустя три дня у Габриела случился тяжелый сердечный приступ. Врач довольно едко заметил, что если бы не племенные ограничения, то врожденный порок, который и привел к инфаркту, можно было легко обнаружить и вылечить еще при рождении. Однако теперь Габриелу придется довольствоваться мемпласовым сердцем. Возможно, он даже выиграет на этой сделке, если, конечно, переживет эту ночь.

Певица замолчала. Уэстлейк все еще ждал. И неожиданно для себя Габриел ответил:

— Я пришел сюда умереть.

— Быть посему, — промолвил Уэстлейк, спокойно зачерпнул горсть песка с земли и бросил Габриелу в глаза.

Землянин с криком схватился за глаза и услышал голос Уэстлейка, шепчущий:

— Сон жизни.

Эти слова отозвались странным эхом, и боль в глазах Габриела внезапно утихла, и землянин понял.

— Нет! — закричал он. — Нет! Еще нет!

Он заставил свои глаза открыться и был ослеплен ярким светом. Смазанные лица зарябили, сгустились. Уэстлейк, смеющийся на фоне закатного солнца, Изадора, разговаривающая с ним губами, которые превратились в губы Пелема Лила, зубы, щелкающие как медвежий капкан, рука Часовщика, тянущаяся к его глазам.

Боже, он умирает! Он должен проснуться. «Проснись! — закричал себе Габриел. — Все это не реально!»

Он еще слышал пение в долине, но поющий голос был голосом техника Миа, и она говорила:

— Отключение! Код белый!

— Это не настоящее! — закричал Габриел, пытаясь отбиться, но его конечности не слушались.

А затем… а затем он лежал на спине в комнате Действительности, с ее пастельными стенами и мягко загибающимся потолком. Его тело все еще было парализовано. Техник Миа склонилась над ним, озабоченно всматриваясь в его глаза.

— Как вы себя чувствуете? Вы узнаете меня?

Рядом с ее лицом появилось еще одно, и Габриел задохнулся:

— Нет, подождите, это неправда. Пелем Лил самодовольно ухмыльнулся:

— О, никакой ошибки, мистер Кайли. Это — реальный мир.