Андрей Уланов - Автоматная баллада

Чёрт, но что, что эти двое могут затевать такого, для чего им нужен «горелый» следопыт?! Причём нужен настолько, что ему одному готовы платить, как взводу дорожной стражи, — а ведь девка сказала «вперёд», значит, двадцать это ещё не всё, а половина, не больше!

Вот и думай, называется, голова, — шапку куплю! Чего лучше — пройти мимо и потом жалеть, локти грызть всю оставшуюся, сколько её ни отмерено, жизню? Или заглотать кус вместе с крючком — да ведь как бы не пришлось раскаяться ещё быстрее, что решил связаться с этой бешеной и её цепным псином.

— Хорошо, — девка не смогла, а вернее, не захотела сдержать победной усмешки: мол, выкобенивался, строил тут из себя волчару, а как монетой поманили, тут же хвост калачиком. — Иди за нами.

«Эх, врезать бы ей, — со злостью подумал Шемяка. — Прикладом, с полузамаха, ну или хотя бы просто кулаком — рука уже сама собой сжалась — по улыбке этой. Ударить так, чтобы эти яркие, чуть пухлые губы лопнули, будто спелые вишни. Раскомандовалась».

«Спокойно, — произнёс у него в голове кто-то словно бы со стороны — холодный, рассудительно-размеренный голос. — Сам-то не бесись. Во-первых, врезать ей ты, если что, ещё успеешь, а во-вторых… ещё неизвестно, кто из вас двоих кому чего разобьёт. Девка, может, и сумасшедшая, но при этом совершенно точно — не простая штучка».

— Куда идти, ты сказала? — переспросил он.

Подколка была примитивная, и, конечно же, разноцветноглазая не купилась.

— Следом.

Бывает обычная ложь, большая ложь, статистика и ещё рассказы о том, что люди умеют правильно готовить украинский борщ, — в истинности данной сентенции Старика Швейцарец убеждался множество раз.

Казалось бы, чего может быть сложного в том, чтобы набрать по не столь уж длинному списку продукты в требуемом рецептом количестве, нарезать, смешать и подержать на огне. Проще вроде бы некуда, а вот… у одних — очень немногих — получается, а у остальных… похоже, но нет того, настоящего, вкуса, навар пожиже, да и цвет на долю оттенка, однако ж, неправильный.

Сам Швейцарец, к своему искреннему сожалению, также не освоил эту науку. Может, сказался недостаток практики — если патронов для обучения воспитанника Старик не жалел никогда, то в отношении «безнадёжно испорченных», по его мнению, продуктов подобная расточительность была недопустима.

— Ты, что ли, Чёрный Охотник?

Сидевший за столом Швейцарец опустил исходившую ароматным парком ложку обратно в борщ, поднял голову и с лёгким интересом взглянул на человека, подошедшего к столу.

Глядел он, впрочем, не больше секунды, после чего вновь вернулся к тарелке и улыбнулся сметанным разводам.

Вряд ли его незваный гость допускал и тень мысли, что вид почти двухметрового мужика в воронёной, мелкого плетения, кольчуге, мечом-полторашкой на поясе, карабином на одном плече и арбалетом на другом способен вызвать у кого-то иные эмоции, кроме почтительного страха, — даже если забыть на миг о сверкающем символе поперёк накидки. Но Швейцарец не собирался — мысленно, разумеется — именовать человека, «украсившего» свой арбалет множеством стальных зубцов, иначе чем «клоун», и аляповатая вышивка лишь добавляла ему убеждённости в собственной правоте.

— Ты — Чёрный Охотник.

Эта фраза прозвучала тише предыдущей и была скорее не вопросом, а утверждением.

Швейцарец, с видимым сожалением отложив ложку, взял взамен лежавшую рядом с тарелкой четверть ржаного хлеба и принялся старательно натирать её корку чесночной долькой.

— Некоторые называют меня и так.

— Есть работа для тебя.

— Обед, — лаконично отозвался Швейцарец.

Это позволило ему спокойно прожевать хлеб — в то время как его собеседник куда менее успешно пытался проделать ту же операцию над полученным ответом.

— Что?

— Обед — это когда едят, — без тени иронии в голосе пояснил Швейцарец и, дождавшись, пока стоящий перед ним начнёт открывать рот, добавил: — Когда я ем, то не работаю.

«Кажется, у товарища возникли серьёзные затруднения, — мысленно констатировал он, склоняясь над тарелкой. — Будь на моём месте кто другой, последовал бы удар, точнее, попытка удара по лицу, но со мной бедолаге приходится думать , пытаться понять, издеваюсь я над ним или нет, а подобная классификация, весьма похоже, находится за пределами его умственных способностей. А ведь не из простых воинов, под руническими молниями ещё какая-то хрень нашита — треугольник с полоской? Оберштурмбаннсотник какой-нибудь. Смешно… если бы ещё этот клоун дал мне спокойно доесть борщ».

Швейцарец не то чтобы относился к поглощению пищи с каким-то особым пиететом — он просто старался всё делать с максимально возможным в данных условиях качеством, а применительно к еде это значило: есть не торопясь, тщательно пережёвывая и не отвлекаясь при этом на сторонние помехи.

— Тебя хотят видеть важные люди по важному делу.

Срочно. Так. Товарищ клоун, видимо, решил отложить мыслительный процесс до более удачных времён и вернулся к выполнению первоначальной задачи.

— Я знаю.

Ещё три… о, даже четыре отыгранные ложки борща.

— Что ты знаешь?! — на сей раз говоривший даже и не пытался скрыть растерянность.

— Я знаю, — спокойно сказал Швейцарец, — что офицер Ордена не станет беспокоить меня во время обеда по личной инициативе. Он может решиться на это лишь по приказу высшего командования. Так же я знаю, что иерархи Храма не захотят поручать мне охоту на мух в казарменных сортирах.

«А если ты и дальше будешь мешать мне есть, — мысленно закончил он, — то я перестану считать тебя и твой Храм забавными. В очередной раз признав правоту Старика».

Старик храмовников не любил и на периодические шутки Швейцарца насчёт «помеси „Легенды об Айвенго“, кендо, ушу, эсэс, бусидо, толики китайской философии, пары дурацких религиозных, и не только, идей и большого количества казармы», мрачнел, а порой и огрызался. Помесь, впрочем, и в самом деле была на удивление жизнеспособна, росла вверх, вглубь и вширь, давала побеги и плоды… кровавые по большей части, — но заставить себя воспринять всерьёз организацию, пророчествующую, помимо остального, скорый конец огнестрельного оружия, Швейцарец не мог. Да, конечно, какое-то рациональное зерно в их бреднях есть, усмехался он — рано или поздно даже кажущиеся нам сейчас бесконечными запасы советских патронов исчерпаются. Хотя, Старик, ты сам говорил, что даже с учётом «протухания» по срокам хранения нашим жалким ошмёткам человечества этих мобзапасов для Большой Войны хватит ещё не на один десяток лет перестрелок… с мутировавшим зверьём. Допустим. Что, хочешь сказать, проклятый огнестрел на этом закончится? Позволь не поверить — если уже сейчас народец кое-где с достойным лучшего применения упорством пытается сварить бездымный порох или хотя бы динамит, то уж секрет чёрного пороха они точно не утеряют. А все эти катаны и обезьяньи ужимки стиля «Поддатого журавля» по-прежнему будут ничем против тогдашнего полковника Кольта. Так что не майся, Старик, если уж дело твоей жизни не угробилось в ядерном катаклизме, то горсти фанатиков оно и подавно не по замаху… особенно с учётом того факта, что сами эти фанатики на практике с удовольствием пользуют для вразумления вероотступников даже бронетехнику.