Андрей Уланов - Автоматная баллада

— Дело не терпит отлагательств.

— Русский царь удит рыбу.

Реакции храмовника на эту фразу Швейцарец ждал с немалым интересом — и ошалелая рожа десятника его вполне удовлетворила.

— Чего? Какая рыба?

— Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать.

Эсэсовец молчал.

Швейцарец с трудом удержался от искушения дохлебать остаток борща нарочито медленно. Всё хорошо в меру — во-первых, и незачем давать слишком много воли эмоциям — во-вторых. Металлоломщик намёк понял. Хозяин трактира, судя по тому, с какой перекошенной страхом рожей он ставил на стол компот, — тоже. Здесь, в этом городе, храмовники не были полновластными хозяевами, как в двух, а если поверить слухам, то уже в четырёх соседних районах. Пока ещё не были. Но, похоже, это «пока ещё» казалось местным весьма шатким.

— Спасибо за обед.

— П-приятного аппетита.

— Она не сумасшедшая, — сказала Эмма, — нет, Алекс, вы не правы. Просто там, откуда они с Энрико вырвались, все люди… как бы это сказать… крейзи… странные, так, наверное, будет правильно. Слегка испорчены.

— Да уж, — глухо звякнул Макс, — слегка. Так «слегка», что непонятно, куда уж дальше.

— По крайней мере, — возразила Эмма, — они вытащили нас из этого ужасного места, и мы должны быть им благодарны хотя бы за это.

Рассказать об этом «ужасном месте» толком они не смогли. Или не захотели. Где-то на Востоке, недалеко от бывшей китайской границы… то ли сектантский монастырь, то ли просто какая-то крупная и хорошо дисциплинированная ватага, вроде наших кланов. Но сплошь из психов. Каким-то образом это всё было связано с теми саблями, которые висели на спинах у парочки. По крайней мере, в ответ на мои вопросы Макс буркнул: спроси у этих… катан. А Эмма вздрогнула и отодвинулась на пару сантиметров от рукояти над плечом своей хозяйки.

Что Макс имел в виду, я не понял. Разговаривать примитивные железки, разумеется, не могли. С тем же успехом я мог бы попробовать завести беседу с собственным штык-ножом, если б не избавился от него в первый послевоенный год.

Аналогичным — то есть нулевым — успехом завершились также мои попытки узнать хоть что-нибудь о миссии, ради которой хозяйка Эммы поманила меня и Сергея столь невероятным авансом. Впрочем, тут я был готов почти поверить Эмме, когда она сказала, что и они с Максом практически незнакомы с планами хозяев. Взаимное доверие, не говоря о прочих чувствах, нарабатывается далеко не сразу, а две недели — ничтожно малый срок даже для людей, что уж говорить про нас. Бывают исключения — вернее, говорят, что бывают исключения, — когда человек и оружие, едва соприкоснувшись в первый раз, понимают: они подходят друг другу, словно патрон «родному» стволу. Но сам я подобного чувства не испытывал ни разу, каждого нового хозяина оценивая долго и скрупулезно. Верить же всему, что говорят, особенно пулемёты… ну, эти сказочники могут много звеньев от ленты на ствол навешать, дай им только возможность. Маслом их не заправляй, но позволь поговорить.

«Кстати, — подумал я… — кэ-эс-тати… пулемёты, охотничьи ружья да и, чего греха таить, многие из моих сородичей склонны к преувеличению, пересказу малодостоверных фактов, а то и просто слухов». Но не к прямой лжи. И если мои новые знакомые не врут как люди — а представить себе подобное я не мог чисто физически — и они в самом деле обзавелись новыми хозяевами всего две недели назад… один данный факт уже может послужить мне пищей для весьма занятных размышлений.

Парочка, мягко говоря, не стеснена в средствах. За двадцать золотых можно позволить себе не просто богатый выбор — эксклюзив, работу лучших мастеров, совершенство в металле. И если Эмму я ещё мог бы счесть таковым без особой натяжки — хотя полную уверенность в качестве её переделки под родной для меня пять-сорок пять могла дать лишь проверка боем, — то Макса весьма затруднительно было счесть шедевром, как ни прикладывайся. Может, конечно, за его непритязательным видом таятся какие-то скрытые достоинства, однако пока что я видел в нём всего лишь обычный «АКМС». Простой, надёжный, видавший виды, но при этом порядком изношенный ствол, разболтанная крышка ствольной коробки, а уж про узел крепления приклада можно сказать мало чего хорошего. Впрочем, складной приклад у предков изначально не самый удачный, то ли дело моя треугольная рамочка.

Нет, на шедевр Макс не тянет точно. Уж потрескавшееся-то цевьё заменить можно даже у самого полного скрытых достоинств автомата. Такого берут на важное дело в тех случаях, когда предпочитают родной, проверенный и привычный руке ствол…

…или когда в дичайшей спешке хватают из «пирамиды» первый попавшийся.

И как это всё завязано на эти… сабли типа катана?

«Стоп, — скомандовал я сам себе, — прекратить пальбу впустую! Начнём сначала…»

— Это здесь, — сказала Эмма.

— Это — что? — не понял я.

— Здесь они остановились, в доме, к которому мы подходим.

— Хм.

Серая пятиэтажка из панельных плит — довоенная, понятное дело, постройка. Причём хорошо довоенная — с виду домику лет сорок, не меньше. Ох, как бы у него перекрытия не того… этого самого. А то, вон, пара балконов уже вниз осыпалась, и ещё три-четыре перекошены так, что в любую минуту могут…

Кроме балконов, дом ничем особым не выделялся — если не считать дыру в крыше, из которой, белея позвонками, свисала голова крылоящера. Тоже, в общем-то, показатель — крылоящеры мигрируют ранней весной, и если за прошедшие месяцы обитатели дома так и не собрались ликвидировать последствия «подвига Гастелло», значит, сохранность жилища их волнует слабо, с соответственными последствиями для этой самой сохранности жилища. Шкорика на них нет — гремячинский обер-бургомистр за нерадивый уход за городским имуществом запросто может к стенке этого самого имущества прислонить — и проследить, как скоро новый домоуправ смоет с неё ошмётки мозгов своего предшественника.

Впрочем, обер-бургомистр и в других отношениях душка-лапочка. Как учёно выражается один из Шемякиных друзей: у них в Гремячинске даже не военный коммунизм с фашизмом в напополаме, а просто полный Шварц. И добавляет: помяните моё слово, ещё пару лет, и он объявит себя Победителем Дракона.

Стул в комнате был один — деревянный, с давно уже стёршейся почти везде лакировкой и скрипящий так, словно именно этого движения, рискнувшего взгромоздиться на его сиденье, он и ждал, чтобы окончательно развалиться грудой щепок. В любой другой обстановке Шемяка, не задумываясь, предпочёл бы этой старой развалине куда более надёжный пол, но здесь и сейчас даже эта старая растопка для печки была подлинным подарком судьбы.