Андрей Посняков - Крестоносец

– Брат…

– Угу, – Миша снова потер руки. – Значит, так, парни. Эти двое толмачей – из молодых да ранние – мне и знакомцам моим, о которых вам ведать ненадобно, много крови попортили в делишках торговых. А потому – желаю знать о толмачах все! Думаю, вас это не слишком обременит – на корчемном дворе Корятко за ними присмотрит, а, как пойдут куда, – ты, Опанас.

– Это и всего-то? – обрадованно потер ладони усач. – Это нам ничего, это мы сладим…

– Матрену о них расспросите. Сами ли за постой платят или, может, кто за них?

– Ну, уж это-то мы знаем – сами.

– Вот и славненько – идите, господа, работайте. К вечеру жду с докладом… ну, хоть тебя, Опанас.

Вновь поклонившись, визитеры покинули каморку Ратникова, дюжий служка Корятко при этом выглядел радостным, улыбался, а вот его напарник почему-то хмурился – видать, чувствовал, что дело окажется не таким уж простым.

Ратников и сам не сидел сложа руки, едва утренние посетители ушли, подкрепился свежеиспеченными пирожками с капустой и, допив остатки бражки, отправился на торг.

День выдался чудесный, слегка морозливый, но солнечный, светлый. По средам – а была как раз среда – на торжище приезжали крестьяне из окрестных сел, привозили сено, дрова, убоину, беличьи, куньи и прочие – кого запромыслят – шкурки, за неимением медных монет, повсеместно игравших роль разменных денег.

Вот и сегодня еще издали слышан был шум – уже на углу, у деревянной церкви, скинув шапки, спорили о чем-то мелкие купцы, ярились:

– Ты сам-один за свои слова ответь! При чем тут обчество-то?

– Как это при чем? Нешто, можно без обчества-то?

– А вот я тебе счас покажу – обчество!

Один из спорящих – длинный сутулый бородач – размахнулся и тотчас же заехал своему собеседнику в ухо, от чего у того слетел в снег треух, а каких-либо иных повреждений, похоже, и не случилось – сутулый казался не особо-то сильным.

Соперник его – маленький, круглый – однако ж, тоже взъярился, нагнулся и, словно бык рогами, ударил сутулого головой.

– Аой! – падая, заголосил тот. – Да что ж это делается-то, люди добрые?

Между тем в собравшейся поглазеть на зачинавшуюся драку толпе уже вовсю шастали какие-то оборванные мальчишки, нищие в кое-как залатанных рубищах и весьма подозрительного вида народец, наверняка охочий до содержимого чужих котомок и кошелей. Предвидя такое дело, проходивший мимо Ратников держал ухо востро… и проворно схватил за руку потянувшегося к висевшему на поясе лыковому кошелю воришку.

– Ага! Попался! Сейчас на посадников двор сведу!

– Ой, ой, – свободной рукой размазывая по лицу сопли, заныл, заканючил воришка – растрепанный светлоглазый пацан лет двенадцати. – Не надо к посаднику… Не буду больше, Христом-Богом клянусь – не буду-у-у-у…

Ратников быстро огляделся:

– Ты вот что, рожа немытая, заработать хочешь?

– Заработать? – вореныш разом перестал ныть. – А что делать-то, дяденька?

– Девок искать… впрочем, и не только… В общем, кто такие челядь да холопы – знаешь?

– Ха, еще б не знать! – усмехнувшись, парень тут же осекся, и Миша догадался – беглый.

– Так каких девок-то, дяденька?

– Молодых и красивых. Ими не должны торговать – скорее всего, держат где-нибудь взаперти, где-нибудь в подходящем месте. Знаешь такие места?

– Да полно! – воренок вырвал руку, но никуда не убегал, видать, позарился. А потом спросил прямо:

– А что дашь-то, дяденька?

– А вот! – Миша вытащил из кошеля жемчужную бусину, весело блеснувшую на солнце. – Коли сыщешь мне молодых дев да место, где их держат… Ее и получишь!

– Поклянись!

– Чтоб у моего соседа хоромы сгорели и все коровы сдохли!

Пацан засмеялся:

– Уж поищу, ла-адно.

– Эй, эй, подожди… Как звать-то тебя?

– Микитка.

– А где меня потом найти, знаешь?

– Не-а… – парнишка озадаченно поковырял в носу.

– Эх ты, чучело!

Покачав головой, Ратников назвал постоялый двор, где поселился, и, немного подумав, добавил:

– И еще… приятелям своим скажи, да и так, по всему торгу… Мол, на постоялом дворе том, писец есть… за мзду малую прошения, жалобы пишет. Зовут – Путин. Владимир, в крещении – Димитрий. Запомнил?

– Чего ж тут не запомнить-то?

– Ну, и славненько, беги теперь… Хотя, нет, постой. Стекольных дел мастера где своим товаром торгуют?

– А вона, там… за посудным рядком.

– Понял, – Миша кивнул и, посмотрев вслед убегающему мальчишке, деловито зашагал на торг.

Зима – самое время для торжищ! Реки-дороги встали, где раньше болотина – теперь удобный санный путь – езжай, не хочу! Вот и ехали ухари-купцы, торопились, везли. Из Риги, Ревеля да германских земель – штуки доброго сукна, зерно, кованые клинки (ими, несмотря на римского папы запрет, из-под полы торговали), вино – рейнское и мальвазеицу, селедку в крепких покатых бочонках; из свейской землицы – то же зерно и сельдь, а еще – медь в звонких полукруглых крицах; из Смоленска, Дорогобужа, Полоцка – воск, мед, меха – то, правда, не во Псков, а так, транзитом… Добрых рабынь тоже можно было купить – в основном, у восточных, ордынских, гостей, хотя и свои живым товаром не брезговали, работорговля – занятие почетное, прибыльное, Михаил даже не думал, что оно так вот сильно распространено – все в голове сидело: феодализм, феодализм… а вот, вам – и рабы – пожалуйста, сколько душе угодно и за вполне приемлемую цену!

Нужна девушка для хозяйства – постирать, сварить, еду приготовить? Пожалуйста, иди – покупай. Можешь ее и наложницей сделать – красивые, правда, дороже стоят – только жениться не вздумай, по «Русской Правде» кто рабу в жены взял – сам рабом стал. Хочешь рукодельниц – тоже купи, хочешь даже детей – на вырост, дешево очень.

– А такие, красивые молодые девы есть? – Ратников задержался у небольшой группки согнанных для продажи людей.

Было их, правда, немного, и в основном – дети: бледные, худые, синие от холода мальчики и девочки. Работорговец – дородный смоленский купчина в мохнатой нагольной шубе и лисьей шапке – при виде потенциального покупателя заулыбался, забегал:

– Ах ты, батюшка, проходи, посмотри. Эвон, девоньки пригожие… не смотри, что маленькие – год два и вырастут. Сейчас – дешево, за трех полгривны возьму, а как подрастут – куда дороже выйдет! Да ты не сомневайся, друже, товар хороший, справный…

Ратников отвернулся и сплюнул:

– Тощи больно! Больше съедят, чем от них толку.

– Да ты посмотри, экие красавицы… А что тощи… Эй, Манька – а ну, заголись!

Девчушка лет четырнадцати спокойно, без всяких эмоций, сбросила на снег полушубок и вздернула кверху платье. Бледное, несколько осунувшееся лицо ее не выражало никаких чувств, серые большие глаза с полным безразличием смотрели куда-то вдаль – на церковь, и дальше, на Кром, на голубое январское небо.