Дмитрий Матяш - Выход 493

Крысолов замер и прищурился, затаив дыхание. Он знал, чего ожидать. Он уже был готов услышать выстрел и почувствовать, как жгучая боль продирает ему легкие и даже подался слегка вперед, как бы идя пуле навстречу…

И выстрел прозвучал.

Минуты быстро истекали одна за другой.

Если бы у него возникло желание повернуть голову на восток, он мог бы увидеть подымающийся над линией горизонта краешек ослепительно сверкающего диска. Но такого желания у Лека не было — ему приходилось однажды видеть смерть не успевших добраться до убежища сталкеров. О том, как они умирали, задыхаясь горячим воздухом и зажариваясь внутри огнеупорных костюмов, он помнил куда лучше, чем о том, как впервые в жизни потрогал за грудь соседку Лену. Запах жженой плоти прочно засел в его памяти, и даже сейчас, казалось, он чувствовал его, будто тот тянулся, витая над автострадой М-19, с самого Киева.

Опираясь на окровавленные руки в изорванных перчатках, и превозмогая дикую боль во всем теле, Лек встал сначала на четвереньки, а затем шатко поднялся на ноги. Он понимал, что промедление для него играет роль ступеней к эшафоту, но заставить себя бежать не мог. Сделав всего пару неуверенных шагов, он застонал и оперся на колесо автоцистерны. Голова, превратившаяся в звенящий колокол, совсем не соображала куда идти, перед глазом все двоилось и разбегалось.

Растерянным взглядом он осмотрелся по сторонам и обнаружил в паре шагов лежащую на дороге винтовку. Неподалеку от нее валялся и его шлем — словно выбившаяся из асфальта голова подземного сталкера-крота. У винтовки мог быть разбит прицел, но его это сейчас беспокоило меньше всего. Сделав несколько нетвердых шагов, он добрался до своего оружия, согнувшись, сгреб его в руку, заученным движением закинул на плечо. Затем схватил шлем и, взвыв, вытягиваясь во весь рост, побежал куда глаза глядят. Игнорируя боль, не обращая внимания на жжение в шее, спине и ломоту в ногах, он бежал прочь от дороги, на холм, с холма, по устланной мелкими буграми равнине.

К черту голову! Лек бежал без направления, просто смотря себе под ноги. Он ощущал себя тряпичной куклой — мягкой, пухлой, с трудом удерживающейся на ногах, но в то же время будто обмотанной в несколько слоев крепкой веревкой, нити которой ткались в стремлении выжить любой ценой. Это помогло ему какое-то время не чувствовать боль, это помогло не думать о солнце, и, превратившись в наконечник стрелы, лететь к цели, пускай маловероятной и призрачной.

Но она появилась — его путь пересекала проселочная дорога, вдоль которой тянулась сплошная полоса издали похожих на клубы колючей проволоки сухих кустообразных зарослей со змеящимися по земле и взвившимися к небу лозами.

На мгновенье Лек приостановился, осматривая живую изгородь, высотой чуть ли не в его рост, но решил не искать в «живой» стене места послабее — прижав руки к груди и склонив голову, он бросился продираться через кустарник прямо перед собой. Выбравшись на дорогу, он еще некоторое время он продолжал бежать к видневшимся вдали, слегка размываемым исходящими от земли волнами испарений, ржавым воротам и поросшей зарослями будке КПП, пока не ощутил, что ноги перестают ему подчиняться. А уже в следующий миг он летел лицом вперед, не в силах даже выпростать руки и как-то смягчить удар. Только упав на землю, несколько раз перекувыркнувшись и застыв в позе эмбриона, он увидел, что в его теле торчат не меньше двух десятков тонких острых шипов. Перед глазами помутилось, изо рта повалила белая пена. Если бы он знал, что шипы ксаверуса ядовитого содержат экзотоксины… но он не знал.

Вмонтированный в шлем сигнализатор, предупреждающий о критической наружной температуре, обычно издающий едва слышимый отрывистый писк, в это мгновенье визжал как сумасшедший, придавая и без того гадостной ситуации еще более контрастного оттенка неизбежности.

Сжав зубы так, что заложило в ушах, Лек перевернулся на живот и, влача отказавшие ноги, пополз на брюхе, цепляясь сбитыми в кровь пальцами за асфальт и ломая ногти, но не выпуская из поля зрения ржавые ворота. А главное — видневшийся вдали ряд огромных железобетонных резервуаров, выстроенных в несколько рядов, за которыми на пригорке высилось небольшое трехэтажное здание с торчащей из крыши трубой.

Сохранка! — мерцало в его голове единственное слово.

Но будто заколдованный, сколько б он не полз, а ворота, казалось, не стали ближе и на метр. Выругавшись, он лег навзничь, зажмурился от больно заслепившего глаза света и на ощупь выискал в нарукавном кармане шприц с обезболивающим. Стянул с него защитный колпачок, сделал инъекцию в шею, и сразу потянулся за следующим.

Он впервые в жизни испытывал на себе обезболивающее, но то, что он слышал о нем, подтвердилось — силы и вправду начали не медля наполнять его тело. Впрочем, дожидаться пока ноги полностью вернут себе способность удерживать его, он не мог — встал на четвереньки и, взяв низкий старт, попытался бежать. Практически не разгибая спины, петляя от одного ряда кустов ко второму, Лек напоминал попавшего на ледовый каток пьяницу, но тем не менее, расстояние к воротам стабильно сокращалось. Возможно, если бы взошедший над землей ослепительно-белый диск не превратил воздух в обжигающий глотку пар, Лек сумел бы добраться до места сохранки… но до ворот ему не хватило каких-то пять-семь метров. Он упал на колени, согнулся и ухватился руками за горло, будто пытаясь сдержать вытекающую через разрез кровь.

Горячий, как сковородка, чугунный люк, оказавшийся по чистой случайности прямо перед ним, к превеликому счастью, был на две трети сдвинутым, приоткрыв черную бездну колодца. Из него тянуло плесенью и влагой. Влагой… Уцепившись в это слово, Лек, не думая больше ни о чем, одолевая жгучую боль, огненными шарами растекавшуюся по всему телу, отодвинул его дальше и, подтянувшись к краю, сбросился вниз.

Сколько времени прошло после того, как он плюхнулся в вязкую, теплую жижу, Лек не знал. Открыв глаза, он обнаружил себя практически всего потопленным в болотной кашице, и только его лицо, словно кинутая деревянная маска, держалось на поверхности. Слава Богу, после всего, что с ним произошло, он остался невредим и, главное, все еще везуч: в канализации хоть и стояла невыносимая вонь испарений, но зато там можно было дышать, не рискуя прожечь гортань.

Окончательно придя в себя, он простонал и, плотно сжав веки, несколько минут пытался побороть страшную мигрень, вожделеющую, казалось, во что бы то ни стало выдолбить дыры в его висках. Обезболивающее то ли уже не действовало, то ли это были последствия передозировки, но Лек не только не чувствовал ожидаемого облегчения, ему вообще казалось, что он принял лекарство, усиливающее боль.