Лиланд Модезитт - Эффект Этоса

— Вы правы. Нам надо разработать более детальную стратегию, прежде чем вы дадите показания.

Он об этом почти забыл и теперь задумался, а сколько еще у него обязанностей, которые прежде выполнял Тристин. Нинка и Джо позаботятся, чтобы Ван своевременно о них узнавал. В этом можно быть уверенным.

И… все же он не мог не беспокоиться о родных. Но в этот миг, да и в ближайшие недели, а то и месяцы, Ван мало что мог. У него не было кораблей, а коммерческие рейсы на Тару и на Сулин пока отменялись, по крайней мере, из Коалиции. Даже если он двинется кружным путем, на это уйдут те же недели и месяцы. И никакой гарантии, что Ван сможет туда попасть, не говоря уже о задаче обойти Республиканскую Безопасность, если уж он доберется до Сулина.

И все же беспокойство не оставляло его.

Ван явился в кабинет рано. Он сидел за рабочим столом и глядел вдаль, за пределы Камбрии. Вторая неделя в конторе. Как бы ему хотелось вернуться на «Джойо», но пока это было невозможно, ведь ремонт на Аэролисе еще не закончился.

Вдобавок, приходилось работать над изменением стратегии ИИС, но с существенной помощью Нинки это оказалось совсем нетрудно. Самая тяжелая часть работы — планы переоснащения. Ларен обеспечила их новыми требованиями правительства Коалиции касательно извещения о деятельности, а Джо — последними финансовыми новостями, которые были гораздо хуже, чем кто-либо ожидал. Вану, для начала, не хватало душевного подъема. Единственными их сбережениями был резервный фонд, о котором позаботился Тристин, и новому директору пришлось настоять на том, чтобы ИИС в ближайший год использовал только его треть.

Кроме того, требовалось дать показания Подкомитету по Внешней Торговле, а Ван не мог позволить себе порвать с Коалицией по слишком многим причинам.

Он печально улыбнулся, подумав о Десолле. Затем посмотрел вниз на письмо от руки, оставленное Тристином, и глаза его проследили слово за словом, столько раз читанные в последние дни.

Это для вас, в случае, если дела пойдут не так хорошо, как я надеялся. Хотелось бы такого избежать, но хороший командир всегда готов к худшему. Давным-давно я думал, что могу кое-что остановить. И попытался сделать это, но, как говорил много лет назад мой отец, дерево, по-настоящему согнутое, больше не выпрямится. А он был намного лучшим садовником, чем я.

Касательно большинства вещей фархканы, вероятно, правы. Насчет другого, например, того, что людскую природу можно изменить, ибо они изменили свою, у меня есть сомнения. Некоторые стороны людской природы и иных культур действительно изменить невозможно. Иногда деревья нужно вырывать с корнем, чтобы могли расти другие, лучшие. И я взял это на себя, потому что, как ни пытайся подрезать, формировать и направлять ревенантскую культуру извне, она дурна в самой сердцевине. Я наблюдал и спрашивал, размышлял и делал, но дерево снова и снова росло кривым и скорчившимся, и во многих отношениях становилось еще хуже, все больше в нем было лицемерия и злобы. Если бы это увидел кто-либо, являющийся мне чужим, он, несомненно, осудил бы мою надменность. Вполне возможно, что обвинение в надменности справедливо, но я хочу действовать, когда другие только заламывают руки.

Прошу, чтобы, прочитав мое письмо один раз, вы его уничтожили. Не потому, что я беспокоюсь и забочусь о потомках, но потому, что если случившееся приписать человеку, это лишь укрепит решимость уцелевших вырастить то же искореженное дерево. Пока сохраняется сомнение в том, что случилось и почему, будут вопросы. А вопросы — это самая основа истины. Отвергнутые вопросы — это отвергнутая истина.

Ван перечел послание в последний раз. А затем положил лист плотной бумаги в нарядную чашу, которую принес со стола в зале, направил крохотную газовую горелку на уголок письма и зажег. Пламя лизнуло кремовую бумагу и поползло к словам, аккуратно выведенным чернилами. Вскоре осталась одна зола, в соответствии с просьбой Тристана.

Может, изобретение подействовало не так, как замышлял Десолл? Или он просто устал к концу? Или принял слишком близко к сердцу чувство, что ответственен за возрождение Ревенанта? Нинка казалась единственной, кто знал это, а она ничего не говорила.

Тогда чем от него отличается Ван, снедаемый тревогой о том, куда идет Республика Тары?

— Сигнал извне системы. Спрашивают вас, директор Альберт.

— Принято. — Он весь напрягся. Что там еще? Какая новая проблема явилась, чтобы лечь ему на плечи? Ван взглянул на кабинетный экран, затем вызвал послание.

В голопроекции появился образ его сестры Сафо. Он сразу заметил усталость в ее глазах и темноту под ними.

— Ван, местное представительство ИИС здесь в Курти дало мне этот адрес, они сказали, что отправят тебе мое письмо. Да, мы с Эйлсьей и детьми попали в Кушитские системы и поселились здесь на Мерое. Тут жарче, чем мы рассчитывали, но нас здесь, конечно, встретили сердечно. Так что новости хорошие…

Ван вздрогнул, но продолжал слушать.

…мы уже решили покинуть планету, когда пришли твои деньги. Папа Кикеро позаботился, чтобы их все перевели на наши имена в Набатанскую Сберкассу… Мы с Эйлсьей умоляли их лететь с нами, но оба они сказали, что все, хоть немного имеющее для них значение, не считая нас, было в Бенноне. Папа Альмавива впихнул нас на первый же рейс из системы, на который удалось. Не могу поверить, что цена…

Ван мог. Он слишком хорошо знал эти цены.

…я пытаюсь узнать, что случилось после нашего отбытия. Сперва даже в Посольстве Республики нам ничего не говорили, но нашлась женщина, которая откуда-то помнила твое имя, и она нам очень посодействовала… нынче утром… — Образ Сафо колыхнулся. — Нынче утром… она дала мне твердую копию отчета… — Ван ждал, когда образ сестры продолжит. — … Не могу поверить… Они… они казнили папу Кикеро и папу Альмавиву… а все Артуро… это он… Он заявил, что оба отца поддерживали тебя, и что это ты убил субминистра в Новом Ойсине… и совершил измену Республике. Просто явились люди из РКС и увели их. Увели и расстреляли за измену… а я знаю, они… никогда бы такого не совершили. И ты тоже… Там уже убиты сотни. А, возможно, и тысячи, и никто даже не прикоснулся к оружию… тяжело… Я послала письмо Артуро, где спрашивала, что случилось… как он мог… И пока ответа нет… Может, я никогда… О, женщина из посольства тоже ничему насчет тебя не поверила. Она сказала, что ты бы никогда не сделал ничего, что не было бы правильным, хотя и не говорила, откуда тебя знает. Но она знает…

Ван стоял, весь похолодев, и долгое время смотрел на пустую голопроекцию, пока его взгляд не упал на чашу и горстку золы в ее глубине.