Андрей Посняков - Кокон

— Ага, забудешь тут, как же! И все-таки… Нет, это что-то невероятное!

Инженер все оглядывался, когда шли обратно, до тех пор пока снова не выбрались на полянку с цветиками-семицветиками… и тогда все исчезло и синее небо затянула надоевшая желтая пелена, а доносившаяся с озера музыка смолкла.

— Вон… — Наклонившись, Макс показал на красневшие на папоротниках капли. — Туда их тащили, в деревню.

— В деревню?

— В деревню трехглазых… Помнишь, Петрович, я как-то рассказывал, правда, вы мне все тогда не поверили, смеялись даже… Похоже, Микол нашел-таки дорожку к этим тварям. Поставляет им зачем-то свежее мягкое мясо — детей, молодых девушек… В обмен на что?

— Мясо? Каким-то мифическим трехглазым? — Григорий Петрович недоверчиво покачал головой. — А ты, Максим, часом, не преувеличиваешь? Микол, конечно, не ангел, но и не демон же! А эти трехглазые — честно говоря, не очень-то я в них верю.

— С одним из них я лично встретился как-то в одном подвале нос к носу, — невесело усмехнулся Макс. — Не сказать, чтобы встреча была приятной. Интересно только, как с ними стакнулся Микол? На какой основе у них, так сказать, консенсус?

— И все же — не верится мне ни в каких чудовищ!

— А в кокон этот проклятый — верится? В том, что наш городок, по сути, вещь в себе? Вот что, Григорий Петрович, лучше скажи: вот эти все возчики, охрана — они никаких отличительных знаков не имеют?

— Да нет, кажется, — пожал плечами инженер. — По крайней мере, я не замечал.

— Ясненько. — Тихомиров потер руки. — А рожи ты их замечал? Ну, может, кого из них раньше в городе видел?

— Да нет… Хотя постой-ка! А ведь видал, правда. Один… нет, даже больше.

— Отлично. Значит, не перепутай, Петрович, — вырубишь сначала свет минут на десять, потом, ровно через два часа, еще раз, уже насколько хочешь.

— Да не перепутаю я, помню. — Инженер отмахнулся. — Тебе двух-то часов хватит?

— Вполне. Чай, не Нью-Йорк — деревня в пять домишек.

Как и договаривались, Петрович вырубил свет, как только Максим подобрался к ограде. Перекинув через пущенную поверху колючую проволоку заранее припасенные еловые ветки, молодой человек ловко спустился в снег и скрылся в деревне. Затаился, слушая лай собак… Над головой вспыхнула желтая лампа. Немножко помигала… Погасла… Опять вспыхнула.

За это время Максим успел прошмыгнуть во двор — там, где не слышно было собачьего лая, — и затаиться за высокими перилами крыльца.

На улице, за забором, слышались чьи-то озабоченные голоса:

— И что там такое со светом, Кольша?

— Так провода-то провисли, вот и…

— Я когда еще говорил, надо их от снега чистить!

— Да и вообще хорошо б заменить.

— Да, хорошо бы…

Вот двое вдруг остановились:

— Давай-ка заглянем к Витьку, на жбан. Он, кстати, звал.

— Он-то звал… А Микол что скажет?

— Да Микол спит уже…

— Ага, спит…

— Ладно, заглянем попозже.

Черт!!! В сенях распахнулась дверь, и какой-то пьяный тип едва не споткнулся о затаившегося на ступеньках Макса.

— Кого здесь черти носят?

Позади него, в сенях, послышались голоса. Щелкнул выключатель, и над крыльцом ярко вспыхнула лампочка.

— Здорово, Витек, — поднимаясь, радостно улыбнулся Тихомиров. — А я к тебе! Ты, говорят, на жбан приглашаешь?

— На жбан? — Витек — здоровенный, метра под два детина с круглым, каким-то простодушно-детским лицом и крупным, с красными прожилками, носом — похлопал глазами. — Ну, заходи. Что-то я тебя не припомню… Новенький что ли?

— Ага. С ТЭЦ.

— Понятно… Ну заходи, заходи, там накрыто. Парни! А ну, налейте-ка новенькому!

Из чего только они ее гнали, эту табуретовку? Такое впечатление — из навоза!

Максим едва выпил — аж глаза на лоб полезли. Даже закашлялся с непривычки:

— Ух, хороша!

— Ха! То-то же! — довольно ухмыльнулся вернувшийся с улицы хозяин. И, заглянув на кухню, громко распорядился: — Валюха, тащи яичницу! Готова уже?

— Да готова, готова, ирод!

— Я вот тя за ирода ухватом-то приласкаю!

— Ой, гляди! Приласкал уже один такой…

— Ладно, неси, неси…

Валюха — несмотря на весь свой грозный бас — оказалась маленькой востроносенькой женщиной с хитрым взглядом, этакой лисичкой-сестричкой, впрочем, ничуть не боявшейся своего грозного мужа — или кем ей там приходился громила Витек.

Поставив на стол сковородку, она неожиданно улыбнулась Максу:

— Вы что-то в первый раз у нас.

— Говорю же тебе — новенький.

Ухмыльнувшись, Витек вновь разлил табуретовку по стопкам:

— Ну, за знакомство… Тебя, кстати, как звать-то?

— Ма… Михаил. Пушкин.

— Хорошо — не Лермонтов! — громко расхохотался верзила.

Дружки его — один такой же здоровенный, другой, наоборот, маленького росточка, тщедушный, с прищуренным нехорошим взглядом, — тоже засмеялись.

Выпили. Закусили.

— Слышь, Лермонтов, ты в карты играешь? — занюхав выпивку рукавом, поинтересовался Витек.

Тихомиров кивнул:

— Играю. В «Кинга» там, в «тысячу»…

— А в «козла» умеешь?

— Спрашиваешь!

— Ну, садись тогда… С Михеем в паре будешь. — Витек кивнул на тщедушного мужичка. — У него напарник, вишь, в карауле сейчас… Только чур, Михей, не мигаться!

— Да ладно, — закуривая, протянул тщедушный. — Что за игра без миганий? Неинтересно даже.

— Неинтересно ему… Что ставите, парни?

— Девок! — сразу же бухнул Макс. — Сколько хотите — двух, трех?

— Мо-ло-дец… — Все, даже тщедушный, посмотрели на нового гостя с нескрываемым уважением. — И без обмана?

— Зуб даю! — Тихомиров тут же поклялся и пояснил: — У нас там есть кое-какие возможности…

— Знаем мы ваши возможности, — неожиданно помрачнел Витек. — Уж извини — наслышаны…

— Вы-то что ставите? Давайте тоже — девок. — Максим сладострастно ухмыльнулся. — А то я что-то тут без них… устал.

— Хха! Устал он! Ладно, приведем на выбор… Постой! — Хозяин помотал головой. — Это мы, значит, тебе приведем… а если ты проиграешь, то когда расплатишься? Потом?

— Так я ж их с собой не таскаю, — пожал плечами гость. — Не верите, тогда могу не девками, могу… вот… — Он вытащил из кармана куртки бинокль.

— Вот это — дело! — одобрительно кивнул Витек. — Под это давай играть…

Тихомиров, конечно, игрывал в «козла» и раньше, но так, на любительском уровне, здесь же собрались профессионалы, пусть даже и в дупель пьяные, но не потерявшие ни осмотрительности, ни куража, ну, может, так, самую малость осоловевшие.

Первую партию Макс проиграл вчистую — несмотря на то что напарник его, Михей, оказался парнем битым — играл расчетливо, покуда присматриваясь к напарнику. И, надо отдать ему должное, за проигрыш не упрекнул ни словом.

Посчитав очки, Тихомиров молча положил на стол бинокль: