Андрей Уланов - Автоматная баллада.

— Вот и пришли. — Храмовник крутанул вокруг ладони связку ключей, и Швейцарец в очередной — третий за минуту раз — представил, как легко и просто было бы стереть с лица земли этого… нет, эту — эту мерзопакостную тварь с масленой улыбочкой и толстыми, словно сардельки, пальцами. Ты ведь даже порошинки не стоишь — просто встать сбоку от тебя, аккуратно так покачнуть, и вся гниль, которая заполняет твой череп, окажется разбрызганной по стене. Легко и просто, даже халат не запачкается, зачем зря портить хорошую вещь, ее ведь потом отстирывать придется. Черт, но как же здесь душно! Рвануть бы ворот, чтобы пуговицы градом по полу! Швейцарец медленно поднял руку… расстегнул верхнюю пуговицу и улыбнулся. — Жарко тут у вас. — Это все девочки, — хихикнул ключник. — Горячие они, как на подбор. Опять же — одежды им лишние ни к чему, вот и проявляем заботу, чтоб не застудились ненароком. — Понимаю. — Выбирать можешь почти любую, — храмовник подмигнул Швейцарцу. — Иерархи уже на сегодняшнюю ночь себе отобрали, а перед остальными допущенными у тебя, хи–хи, преимущество. А ведь эта гнида — кастрат, понял вдруг Швейцарец. Просто недавний, вот его и не успело еще разнести до бочкообразного состояния. Странно, что я сразу не сообразил, едва только услышал этот писклявый голосочек. Конечно… ну кого еще могли назначить на должность евнуха кроме евнуха? — «Почти» — это звучит интригующе, — произнес он вслух. — Чем, если не секрет, оно вызвано? Если, как ты говоришь, у меня преимущество перед остальными… соискателями… — Остальными, ага, — дойдя до первой справа двери, ключник развернулся, но Швейцарец словно бы ненароком загородил собой замочную скважину. — Просто у куколки, которую иерарх Бур последний месяц, хи–хи, пользовал, сегодня как раз эти… женские дела приключились. А Бур, он по нашей части требовательный и, хи–хи, изобретательный — с богатой фантазией человек. Больше месяца мало кто у него выдерживает. Прежде, — ключник покосился в сторону лестницы и, перейдя на полушепот, продолжил: — Прежде, когда он еще в иерархию не продвинулся, его даже взгрели пару раз за порчу имущества. И то сказать — берет молодую, здоровую девку, и через семь–восемь недель ее, понимаешь, закапывать — чистый же убыток для Храма выходит. Удача?! Швейцарец очень надеялся, что на его лице в этот миг ничего не отразилось. Удача?! Нет, не может быть… не бывает такого везения. — Определенно, ты меня интригуешь, — медленно произнес он. — Уникальной возможностью обогатить мой, к сожалению, не столь уж богатый опыт… по нашей, как ты говоришь, части. — Думаешь ее взять? — удивленно переспросил ключник. — Не, не стоит. Она сейчас пластом лежит… и потом, я ж говорю, дела у нее. — Моя профессия — не для брезгливых, — усмехнулся Швейцарец. — И потом, есть же варианты. Так что… Замерев с полуоткрытом ртом, ключник зачарованно пронаблюдал, как блестящая монетка несколько раз проскользнула между пальцами гостя — так, что храмовник сполна успел насладиться видом свежеотчеканенной пятерки. Секундой позже что–то удивительно схожих размеров холодно коснулось его собственной руки в кармане халата. Пять серебрушек — это было много. Пожалуй, в иной раз ключник бы задумался над причинами столь щедрой мзды, задумавшись же, заподозрил бы неладное и не преминул поделиться своими подозрениями. Но в данном случае храмовника подвела информированность не по чину — знание того, что этот гость покинул кабинет иерарха Дяо отнюдь не с пустыми руками. Для парня с полным кошелем золота серебряная пятерка стоит куда меньше, чем для него самого. А риск — риск немногим больше, чем пустить сюда ночью какого–нибудь десятника, с которого редко удается стрясти и десятую часть серебрянки. — Хорошо, — тихо произнес он. — Приведу. Только… поосторожней с ней, чтобы за день отлежаться смогла. Девушка пришла через час. В первый миг, едва увидев ее на пороге, Швейцарец не поверил своим глазам. Почти. Зрение не могло обманывать его, но и то, что он видел, попросту не должно было существовать. Секундой позже он уже опомнился и запоздало сообразил, что стоящая перед ним девушка хоть и похожа на редкие фотографии из довоенных журналов и книг, но всего лишь похожа. Полукровка. Метиска, креолка или как еще их именуют. В любом случае, крови европейской расы в ней оказалось достаточно для того, чтобы выкосивший китайцев, корейцев, монголов, а также подавляющую часть бывшего «коренного населения Сибири» вирус не счел ее ДНК своей законной добычей. — Можно я войду? Швейцарец молча шагнул вбок. Только сейчас он вдруг понял, что вообще не думал, о чем он будет говорить с девушкой и что он будет с ней делать этой ночью. Не до того было. Весь предыдущий час был потрачен, израсходован до последней минуты на то, чтобы хоть как–то — бегло, неряшливыми широкими мазками придать завладевшей им идее контуры более–менее четкого плана действий. Это было важно — скупой на похвалу для своего воспитанника Старик высоко отзывался о способности Швейцарца к импровизации, к действиям в цейтноте, и именно поэтому Швейцарец всегда старался как можно тщательнее свои действия планировать. Швыряться козырями по поводу и без — глупо и опасно. А импровизация к тому же оружие обоюдоострое. Но в итоге получилось: сосредоточившись на одном, он упустил из виду другое, а это было плохо. Не само по себе, а как возможный первый звоночек о том, что перегруженный мозг начинает идти вразнос. Аккуратно задвинув щеколду, он прошел обратно в комнату. Девушка уже сидела на кровати, сложив руки на коленях, и смотрела на него… выжидательно. «Угу, выжидательный взгляд породистой легавой, — неожиданно зло подумал Швейцарец. — Нет, бред какой–то — даже если у нее и в самом деле этот взгляд, то знать он об этом не может, потому как легавых собак видел только на старых репродукциях давно испепеленных ядерным огнем картин, а в жизни… ну, попадались ему поджарые псины, но вопрос о породистости там совершенно точно даже рядом не валялся». Стоять ему не хотелось, а с мебелью в комнатушке было неважно — поэтому он обошел кровать, лег, скрестив руки под затылком, и уставился в потолок. Чуть помешкав, девушка осторожно вытянулась рядом, повернулась на бок… — Не надо, — предупредил он, ощутив легкое прикосновение к бедру. — Просто лежи. — Как скажешь… Легкий акцент в ее речи все же ощущался. Или это просто особенность голоса? Швейцарец закрыл глаза — и сразу же очень четко увидел ее в тот, самый первый миг, когда открыл дверь: на полголовы ниже него, темные волосы старательно распушены… или правильнее будет — напушены? Тщательно расчесаны и взбиты в чудную гриву, мягкой волной стелющуюся по плечам. Швейцарец попытался вспомнить, как именно называется эта прическа, вроде ведь было у нее какое–то название, но в голове почему–то вертелся улыбающийся с обложки пластинки Пол Маккартни. А дурацкий голубенький полупрозрачный халатик не скрывал почти ничего — ни темных шариков–сосков, ни треугольника внизу живота… ни многочисленных гематом, в просторечии синяков. И черная полоска поперек шеи… ошейник. «Лицо у нее интересное, — подумал он, — не лицо, а прямо антропологическая загадка. Головоломка. Китай, славяне, а еще? Цвет у волос то ли совершенно черный, вороной, то ли все же с оттенком в каштановый… ни черта толком при этих коптилках не разглядишь, на солнце смотреть надо! Да еще татуировка на щеке — иероглиф или что, не понять, но тоже путает, сбивает. Что–то южное проглядывает, определенно… хотя какое там определенно, да и вообще глупость это, тыканье пальцем в потолок — от чтения за костром двух–трех полуобгоревших учебников для вузов никто еще специалистом по черепушкам не становился. Разве что по сбору гербариев…» — Ты чай заваривать умеешь? — неожиданно спросил Швейцарец. — Да. САШКА