Роберт Фреза - Русский батальон

Уже в течение девяти часов двадцать семь человек со вживленными ответчиками успешно распространяли инфекцию, которая призвана была сокрушить армию буров, но лучше будет, если их сыновья воспримут эту чуму как милость, избавившую их от нового проявления имперского гнева.

– Несколько тысяч человек, – добавил Верещагин, присовокупив до кучи батальон Эбиля и прочих, – не могут управлять целым миром, даже таким, как этот. И командование противника прекрасно это понимает. К несчастью, в этом их сила. Но вот другого они не понимают: в наших силах изменить существующую ситуацию так, что мы вполне сможем ее контролировать.

Удовлетворенный Хярконнен кивнул и принялся выдавать Полярнику краткие инструкции.

В окрестностях Нельспрейта пробил назначенный час. Толпа низкорослых солдат высыпала из леса с криками: «Айо гуркхали!» Пятеро погибли – один по имени Али, другой – Пан и трое – Тапа. Но остальные легко смяли растерянных буров из бетле-хемских ополченцев. Те окопались мелко и кучно, словно поросята, сбившиеся в одну кучу для тепла и компании.

Тем из жителей Бетлехема, кто успел запереться, крупно повезло. Другим пришлось близко познакомиться с кривыми кинжалами гуркхов. Взвод номер один под командованием Янковски оставил людей Хигути заканчивать дела в Бетлехеме и двинулся дальше.

В это время в Йоханнесбурге Ханна Брувер встала и переоделась. Она надела серый пуловер и темные брюки и обулась в грубые башмаки. Дом совершенно опустел. Никого не встретив, она направилась к юго-восточному сторожевому посту и помахала рукой двум низкорослым гуркхам. Поскольку им строжайше приказано было ни при каких обстоятельствах не стрелять в нее, они помахали ей в ответ. По потаенной тропинке она направилась через пшеничное поле к пустым, словно вымершим, улицам города.

Она остановилась у дома 27 по Вильунстраат, вспоминая слова Рауля. Возможно, это было глупо – так сблизиться с ним, поставив себя под удар, но так случилось. Он говорил, что подобно тому, как в природе существует равновесие, оно существует также и в политике – и его нельзя серьезно нарушать, не опасаясь при этом непредсказуемых последствий. Да, это правда.

Он рассказал ей, что собирается предпринять. Потом высказал еще очень много сугубо личного – ведь он полагал, что не вернется.

Ханна вспомнила, как он ушел, тяжело увешанный всевозможной амуницией, вселив в нее против воли огромную веру в себя.

Она тихонько постучалась. Внутри мелькнул слабый свет – и только.

– Я одна, тут больше никого нет, – тихо сказала она на языке африкаанс. – Можете спокойно открывать.

Свет пропал. Дверь открыл сам Альберт Бейерс. Лицо его было мрачно.

– Быстро входите, – отвечал он на том же языке. Закрыв за нею дверь, он запер замок и только после этого Отважился зажечь свет. За его спиной стояла его супруга. В руках она сжимала увесистую каменную скалку.

– Вы что, спятили? – хрипло прошептал– Бейерс. – .Что на вас нашло? Вы что, забыли про комендантский час?

– Полно, Альберт, – вмешалась его жена, уже гораздо спокойнее. Она подалась вперед, прищурясь. – А-а, это же девочка Брувер – теперь я вас узнаю. Простите, я близорука. Надо было вставить контактные линзы, да вот все недосуг. Ну, что у вас?

– Хеэр бургомистр, у меня есть для вас предложение.

Брувер мешком опустилась на стул и принялась массировать щиколотки. Напряжение последней недели давало о себе знать. Голос ее звучал хрипло.

Жена Бейерса направилась прочь.

– Нет, останьтесь! – попросила Брувер. – Это касается и вас.

И она начала рассказывать.

Шаркающей походкой совершив нечто подобное круговому обходу сторожевого поста, скучающие часовые остановились у входа в нечто похожее на бункер, располагавшийся на лесной опушке близ Кру-герсдорпа. Прямо у них за спиной возвышалась. южная оконечность горного хребта, окаймлявшего равнину, где раскинулся городок. Хотя такой обход подошел бы скорее при охране почтового отделения, чем военного сторожевого поста, молодые шахтеры чувствовали себя при этом настоящими бойцами.

Когда двое охранников приблизились друг к другу в процессе кругового обхода, в кустах, метрах в десяти от них, послышался тихий шорох, и часовые попадали, словно марионетки, когда их изображают пьяными.

У входа сидел парень. Спасаясь от жары, он выбрался из бункера и поднялся на верхнюю ступеньку без всякого оружия. Лицо его исказило беспокойство. Но стоило парню выпрямиться, как в грудь ему ударил тонкий кувыркающийся осколок пластика и повстанец завалился на спину.

От опушки отделились две фигуры. Они бежали прямо к бункеру. Когда первый из них достиг входа, он поскользнулся в луже крови, но ему удалось удержаться на ногах ровно столько, чтобы опорожнить магазин в чрево бункера. И лишь потом он позволил себе плюхнуться на пятую точку.

Щелканье затвора сопровождалось более глухими звуками – это пули рикошетили от стен. Евтушенко с величайшей осторожностью поднялся на ноги – две пули просвистели прямо у него над головой. Посветив внутрь фонариком, он увидел три скорчившиеся фигуры. Разведчик выдернул свой нож из груди трупа, валявшегося у него под ногами, и вошел внутрь.

Выйдя, он увидел стоящего на верхней ступеньке Томаса – на тощем лице его сияла идиотская усмешка. С каменным лицом Евтушенко сменил магазин. Потом вытер окровавленное лезвие ножа о брюки убитого африканера.

К ним присоединился Санмартин.

– Ну вот мы и пришли, – тихо сказал он. Евтушенко кивнул.

Санмартин поднял глаза на тонкий церковный шпиль, устремленный в небо, потом вновь посмотрел на Евтушенко.

– Лев, как говаривал ежик ежихе: будь попроще.

Окладников мог свободно браниться: все равно гул двигателей транспорта заглушал его цветистые проклятия.

Когда легкие штурмовые взводы перебрасывали по воздуху, для крупных транспортов «в большинстве случаев» назначали вполне приличные посадочные полосы, где Окладников мог хоть в белых перчатках выводить свою боевую технику. Однако это бывало как яичный рулет у одного лоточника: он также удавался «в большинстве случаев» – вчера, завтра, но только не сегодня. Если район высадки не оказывался болотом, то или хорошо простреливался, или был покрыт лесами. Гуркхи Кольдеве и даже минометы и прыгунки вполне могли лавировать между деревьев, но вот «кадиллакам» оставалось лишь плюхаться прямо в реку.

Когда транспорт стал снижаться, Окладников почувствовал, как его желудок неумолимо стремится к горлу. Он монотонно крыл все поколения буров, а особенно предшественников тех, кто поселился на Зейд-Африке, и не прекратил этого и в тот момент, когда хвост аппарата раскрылся и выбросил круглый парашют.