Николай Берг - Лагерь живых

В общем, все уже накатано.

Иду домой и вижу, что «Найденыш» быстро выкатывается из крепости. Поспешаю.

У ворот сталкиваюсь с нашим снайпером Андреем. Киваем друг другу.

— Сюда прет такой же БТР, как вы пригнали. Решили подстраховать крупнокалиберной машинкой, если будет неадекватным.

Подстраховка оказывается лишней. Машина гостей, покрытая нелепыми бежевыми пятнами по зеленому фону, остается под стенкой крепости, а заодно и под присмотром нашего агрегата, а трое гостей заходят в Никольские ворота.

Одеты в серо-голубой камуфляж, характерный для МВД. У двоих зеленые колпаки без забрал, третий, гораздо меньший ростом, в черном берете. Когда проходят мимо, вижу на спинах надпись «ОМОН». Странно, я почему-то считал, что омоновцы выбираются по росту здоровенными, а этот как-то слишком обычен. Двое тех, что в колпаках, — те да, только один сухощавый, жилистый, а другой наоборот — не толст, но в теле.

Их как раз останавливает патруль из комендантских. Обмениваются приветствиями, потом, после паузы, гости отдают автоматы. Замечаю, что и гарнизонные на взводе, если б гости рыпнулись — прилетело бы по ним с нескольких сторон. Но гости ведут себя спокойно, демонстративно миролюбиво.

— По нашивкам судя, эти из «Бастиона», — замечает оказавшийся рядом сотрудник Артмузея Павел Александрович.

— ОМОН?

— Да, у них база неподалеку, между Новой Голландией и Мариинским дворцом. А как вы съездили? Судя по технике, хорошо. И все, кроме вашего милиционера, вернулись.

— А убыток в виде опера считаете пустяком?

— Ну, мы же знаем, что его там напрягли по основной специальности. Был бы ранен — вряд ли смог работать. А чем это вы таким надушились?

— Дезодорант «с Херсона». Заменяет запах пота.

— Не в обиду вам будь сказано, но пот был бы предпочтительнее. Тошнотворная, честно говоря, смесь.

— Пришлось заглушать запах в «Найденыше» — так прозвали наш БТР. Просто внутри было четыре человека, а к нашему приходу остался один разожравшийся морф.

— Интересно!

— Да чего интересного-то?

— Вы много что видели в ходе рейда. Нам любопытно, мы же из крепости ни ногой.

— Хорошо, только рассказ будет нудным и скучным. Да еще видеомагнитофон старый нужен, у меня записи на кассетах.

— Найдем. Как насчет через пару часов?

— Годится. А в виде ответной любезности ответите на пару вопросов?

— Извольте.

— У вас ведь это «Штурмгевер 43» [35] «Штурмгевер 43» — германская штурмовая винтовка (автомат) под промежуточный патрон. ?

— Нет, этот уже сорок четвертый. Югославский, под наш патрон.

— А вы могли бы показать, отличается он от АК или нет?

— Доктор, вы-то уж могли бы не городить такую ахинею! Это совершенно разные агрегаты, разве что оба под промежуточный патрон и по компоновке несколько схожи. Причем только внешне!

— Лучше б раз увидеть…

— Ладно. Где разборку произвести?

— А у нас, в караульне.

Разборка наглядна до удивления. Когда Павел Александрович отщелкивает пистолетную рукоятку, снимает деревянный приклад, куда входит возвратная пружина, раскладывает затвор и прочие детали, даже мне ясно — совершенно разные машины.

Остальные тоже заинтересованно смотрят на это действо, бросив на время знакомство с новой мебелью — нам установили двухэтажные нары и какие-то штукендрачины у окон.

— Все понятно, полагаю?

— Почти все. Кроме одного. Почему не заткнули пасть вралям, утверждавшим, что АК — копия «Штурмгевера»? Разок вот так разобрать — и всех дел.

— На этот вопрос ответить никак не могу.

Уйти Павел Александрович не успевает. Кто-то деликатно стучит и вваливается в комнату. Тот самый здоровяк омоновец. У него добродушная круглая рожа с носом картошкой и круглыми глазенками. Совершенно простецкий вид, только вот глаза с обликом не совсем совпадают. Если присмотреться, диссонируют глаза с общим видом, как у медведя. Тот пухлый, пушистый, медлительный, а глаза — серьезные, быстрые. И не поймешь, что может в следующий момент сделать.

— Здрасте! Мне бы с Павлом Александровичем поговорить.

— Это я. А что вы хотите?

— Тут такое дело… Я давно интересуюсь фехтованием. Особенно мне нравятся двуручники, но по ним мало сведений.

У меня создается впечатление, что эти двое моментально опознали друг друга по каким-то невидимым для непосвященных приметам. Во всяком случае, Павел Александрович даже как-то лицом просветлел.

— Это немудрено. Мастера двуручного боя — немцы да швейцарцы. Среди благородных это оружие считалось грубым и простонародным, разумеется, потому и описаний мало.

— Вот-вот, у Альфьери [36] Витторио Альфьери , граф ди Кортемилья (1749–1803) — величайший итальянский трагический писатель и автор известного учебника по фехтованию. всего шесть мулине [37] Мулине — фехтовальный прием. , а мне кажется, что это слишком скудно, да и у Сильвера [38] Сильвер — автор учебника по фехтованию. … — радостно говорит омоновец.

— Альфьери описывает чуждый вид оружия, потому у него минимум данных, так, для соблюдения энциклопедичности труда. Я лично уверен, что фехтование двуручем включало ряд приемов, характерных и для длинного меча. Уж всяко колющие удары, удары яблоком и крестовиной… — легко подхватывает разговор Павел Александрович.

— И я о том же! Если уж у «калаша» три ударные точки, то двуруч еще более разнообразен…

Парочка выкатывается из караулки.

По-моему, они счастливы. Странные люди.

— Что здесь толковали про три ударные точки у «калаша»?

— Это, Саша, в рукопашном бою. Можно бить прикладом автомата, штыком и концом магазина. При навыке получается шустро и больно. А вот откуда тут все эти усовершенствования?

— Нары? Это пасечник сделал со своей бригадой. Вечером зайдет потолковать. Дело у него какое-то.

— А у окон?

— В случае нападения щиты задвигаются — броня от пуль. Солидно все.

— Это здорово. А вот ужин когда?

— Как Николаич придет. Уже готово все.

«Старшой» задерживается. Андрей как-то очень задумчив. Успел обмолвиться, что поругался с Демидовым, нашим воспитанником из беспризорников. Того все гнет стрелять по-пацански. Поэтому инструктор своего ученика, от лица нашего отсутствующего коллектива, вчера нарек чином «озорной рукожоп». Но, по-моему, нашего снайпера что-то гнетет другое. Его уже успели озадачить снайперской винтовкой с подмоченной репутацией, и он аккуратно разбирает «девайс», подложив чистую тряпочку, руки работают сноровисто, но вид у него отсутствующий.

Снизу из кухни пахнет невыразимо вкусно. С удовольствием бы нажал кнопку или что там нажимали собаки Павлова…

— А что ты говорил про сексуальных маньяков? — осведомляется Саша. Ему по молодости еще, видимо, интересны эти нелюди. Вообще публике почему-то малоинтересны нормальные люди, хотя как раз у нормальных-то людей жизнь куда как впечатляет. И раньше, как раз о нормальных писатели создавали захватывающие романы — хоть «Капитан Сорвиголова», хоть «Робинзон Крузо», хоть «Дети капитана Гранта». Это сейчас «Парфюмер» да прочая жбонь имеет успех. Хотя как лекарю мне смешно. Описывающие маньяков интеллектуалы создают совершенно нежизнеспособные ходульные образы вроде Ганнибала Лектора — то есть описывают себя, любимых, если бы они этим занимались. А настоящие маньяки — серые личности с убогими фантазиями, у каждого есть какой-нибудь пунктик и шаблон, как у Цюмана черные колготки. Чуя этот диссонанс, и состряпали писательницу-практика — в «Основном инстинкте»…