Адриан Чайковски - Чернь и золото

— Не обижайся, но таких вещей просто не существует. Только дикари верят в магию… ну, еще номы до революции верили. Тоже выдумал, магия!

— Дикари, говоришь? — Его улыбка сделалась шире. — Вроде нас?

— Вы люди цивилизованные — ты сам об этом постоянно твердишь.

Он накрыл ее руку своей, чтобы заставить к себе прислушаться.

— Я верю в магию, Чи. Я видел, как это работает. У моего старшего родича в совете был ясновидец, способный прозревать будущее.

— Это просто шарлатанство для легковерных. Не так уж трудно догадаться, что будет дальше.

— Я видел, как он вызывал и расспрашивал дух умершего человека.

На этот раз улыбнулась она:

— Уверена, этому есть рациональное объяснение. Дым, зеркала, все такое.

— Это был дух моего отца.

Чи, сочтя за лучшее промолчать, допила вино.

— Он рассказывал мне о битве при Шан-Реале, в которой погиб. Когда я позже услышал от одного солдата тот же рассказ, все совпало.

— Твой провидец тоже мог от кого-то слышать — скажем, от дезертира, сбежавшего с поля боя. — Сальму это не убедило, и Чи добавила: — Я не хочу сказать ничего обидного, Сальма. Ты самый лучший друг, какого может пожелать человек, ты спас мне жизнь, и дядя тебе доверяет, но в магию я не верю.

— Тогда про Среброликих и поминать не стану — все равно это ничего не изменит.

— А могло бы?

Откровенная ухмылка Сальмы сбивала Чи с толку — она опять перестала понимать, в шутку это говорится или всерьез.

— Это, конечно, легенда, предание. Говорят, будто они способны завладеть твоим отражением в зеркале и потом выглядеть, как ты… как любой человек.

Внутренности Чи снова скрутило узлом, но она справилась, повторив про себя, что не верит в такие штуки.

— Они будто бы были первыми шпионами — и самыми лучшими, — замогильным голосом продолжал Сальма. — Тайный орден разведчиков. Никто их не мог отличить от тех, кем они представлялись. Ты скажешь, что это всего лишь миф, и будешь скорее всего права. Но в летописях Сообщества говорится, что когда-то мы использовали таких людей против своих врагов, а враги использовали их против нас. Давно, еще до вашей революции: теперь, конечно, ни один молодой жукан не поверит тому, что там написано. — Сальма засмеялся, видя, что глаза у неверующей Чи сделались по-детски круглыми. — А до нас революция не дошла, вот мы и остались во власти своих суеверий.

— Невозможно понять, серьезно ты говоришь или нет.

— Надеюсь на это, — сказал Сальма. — Так как же мы будем искать Танису с Тото?

— Ну, если ты не можешь их вытащить из своей мантии, — съязвила Чи, — надо будет поискать моих родственников. Они по крайней мере хорошо знают город.

Тото оказался в самых настоящих трущобах. У реки дымил какой-то завод, под каменной стеной жались кособокие хижины. Слепленные из чего попало — дерева, кирпича, железных листов, — все они были уродливы на свой лад. В кривых закоулках было темно от заводских корпусов. Под грязью таились булыжники, грозящие вывихом щиколотки.

Большинство населения сейчас, должно быть, работало на том же заводе, но народу в поселке все же хватало. Худые грязные ребятишки смотрели на чужого во все глаза, однако подаяния не просили и держались на расстоянии — может быть, из-за обнаженного меча, который Тото так и нес на виду.

Его поражало количество обитающих здесь метисов. Большинство, как и он, были плодами смешения жуканов и муравинов, но попадались и вовсе невиданные — то ли отпрыски многолетних запретных союзов, то ли представители рас, о которых он знать не знал.

Взрослые, находящиеся в это время на улице, явно не имели определенных занятий. Все они окидывали Тото испытующим взглядом, но при виде его проводника молча пропускали идущих. Этого человека здесь узнавали даже закутанным в плащ.

Сам Тото тоже имел возможность присмотреться к нему. Тот продолжал ковылять, усиленно притворяясь калекой, но Тото начинал думать, что под плащом у него скрыты какие-то причудливые доспехи. Это не внушало доверия, но один Тото сразу бы заблудился, а там и сгинул в этом недобром квартале.

Проводник внезапно свернул к одной из хибар, отпер ключом дверь и придержал ее для Тото. Юноша вошел, крепко сжимая меч.

Внутри висел полумрак. Потом осветилась задняя стенка — нет, занавеска, за которой зажглась лампа.

— Их тут девять, — сказал вожатый, отвечая на безмолвный вопрос своего гостя. — Девять отдельных строений.

Все перегородки внутри необычайного дома были убраны, потолки поддерживались столбами. Спальню от кухни и кладовку от мастерской отделяли такие же занавески из шерсти и мешковины. Мастерская?

Меньше всего Тото ожидал найти здесь нечто подобное, но помещение действительно было уставлено верстаками с разобранными для починки механизмами, а между ними виднелись высокий шлифовальный станок, ленточная пила, набор оптических линз и штамповочный пресс. Тото словно домой вернулся.

— Я так и подумал, что ты из наших, — промолвил хозяин.

Тото, почти позабывший о его существовании, вздрогнул.

— Спасибо за… — начал он и осекся. Скуто распахнул плащ. Внизу в самом деле обнаружился старый кожаный панцирь, переделанный для него — все прочие несообразности относились к самому Скуто.

Ребенком в Коллегиуме Тото иногда смотрел представления кукольников, хотя уже и тогда интересовался не столько пьесами, сколько тем, как это делается. Особенно его занимала кукла Злыдень, постоянно строившая козни всем прочим. Скуто был живым воплощением этого персонажа: крючковатый нос почти сходится с загнутым вверх подбородком, между ними прорезан узкий коричневый рот, маленькие глазки глядят подозрительно. Но уродом Скуто делало не лицо и даже не горб на спине, а шипы, торчащие по всему его телу, — одни короткие, вроде рыболовных крючков, другие длинные, как ножи. Вся его одежда, включая и панцирь, была разодрана и заштопана в сотне мест. «И как он сам себя еще на куски не порезал», — думал Тото.

— Ладно, ладно, — проворчал Скуто. — Ты, полукровка, тоже не из красавчиков. — Он положил на верстак свой арбалет с магазином, вмещавшим не меньше десяти стрел.

— Извини, я… — Даже арбалет не отвлек Тото от его владельца.

— Чего «я»? Во мне-то кровь чистая. — Скуто оскалил в улыбке торчащие вперед зубы. — Здесь мое племя не часто встретишь, но Империя знает нас и крепко не любит — угадай почему. Я колючий жукан, понятно? А если хочешь спросить, много ли на свете таких, то на севере нас навалом. — Скуто хихикнул, что отнюдь его не украсило. — И хуже всего то, что ни один в точности не похож на другого. Ты видишь перед собой по-настоящему уродливого жукана; это самое вижу и я, когда смотрю в зеркало или на любого из своих соплеменников.