Михась Южик - Ледник

Сегодняшний июньский день обещал стать для Пита Макдауна обычным рабочим днем. Но не стал таковым. Хотя с утра и до обеда все шло по заведенному графику — приезд на объект, где они вместе с Греттой Кауфман занимались очень серьезной и очень захватывающей проблемой — корректировали программу по расчету и расшифровке древних записей. Ник Сампрас сегодня работал не с ними, он поехал в НИИ.

Пит любил такие дни, когда можно было оставаться вдвоем с Греттой. Они отлично ладили с этой двадцатидевятилетней женщиной, разведенной матерью семилетнего сына, росшего с родителями Гретты. Где-то уже с полгода между Питом и Греттой возникла скрытая симпатия, которая чуть переходила грани дружеской. И неудивительно: отлученный от женщин на годы молодой еще мужчина Пит Макдаун не мог не заинтересоваться девушкой, с которой он проводит целые дни. Несмотря на всю поглощенность работой, он невольно оценивал и ее чувство юмора, и мягкость характера, и то, что они были как бы на одной волне и понимали друг друга с полуслова и полувзгляда.

Находясь месяцами в замкнутом бессолнечном пространстве, они в буквальном смысле поддерживали друг друга ежеминутно. А если и конфликтовали немного, то это скорее походило на ученый спор двух амбициозных людей. Впрочем, Гретта всегда старалась в конце концов уступить, как бы признавая за Питом силу. Да и по статусу, собственно, полагалось — ведь Пит был ее начальником, как ни крути.

Однажды, проснувшись ночью, по совершенно непонятной причине Пит стал думать о Гретте. Причем явились взору не так называемые человеческие или служебные качества, а именно женские, душевные и плотские. Белокурые, всегда завязанные узлом волосы ему почему-то захотелось распустить и посмотреть, как они рассыплются по плечам. По этим довольно широким и в то же время покатым милым плечам. Далее фантазия Пита перешла на руки — грациозные, немного полноватые, с деликатными кистями, тонкими пальчиками с розовым маникюром.

Потом, невольно распаляясь, господин Макдаун отчетливо представил нежную белую шейку Гретты, которую захотелось покрыть поцелуями. Затем увиделась ее высокая полная грудь, крепкая талия, круглый животик, крутые изгибы бедер и мягкость ягодиц, на которые Пит, как он только теперь осознал, довольно жадно всегда смотрел, когда сотрудница поворачивалась к нему задом, а особенно — когда шла по комнате, невульгарно, но очень соблазнительно покачивая бедрами.

Одежда сотрудников Кастелло всегда была очень строгой, и Пит никогда не наблюдал Гретту в коротких или обтягивающих платьях. А ноги ее он видел не дальше щиколоток. Но и в таких одеждах было очевидно, что за чудесная, с волшебными формами фигура у госпожи Кауфман. Фигура, созданная для любви, для горячих ночей и бурных объятий, а не только для того, чтобы просиживать на прекрасной попке перед компьютером.

Возникшее вожделение не утихало и в ту ночь не дало заснуть до утра. А затем потекли трудовые будни, позволившие не то чтобы подавить вожделение, но снизить его до минимума. Однако Пит уже не мог относиться к Гретте по-прежнему, как просто к сотруднице и другу. Эротические ощущения, образы и фантазии периодически возникали во время работы, когда происходило общение между молодыми людьми, во время их прогулок в обед и после работы. Как и все женщины, Гретта почувствовала это изменение Пита в отношении себя и не только не противилась его чувству, но и в какой-то мере ему способствовала.

Пита же грызла совесть, что он почти не думает о жене, о находящейся в далеком Мегаполисе Линде, что он давно-давно не хочет ее как женщину. Это пугало. Пугало также и то, что господин Макдаун знал, чувствовал и предвидел — не ровен час, когда между ним и Греттой вспыхнет страсть, завяжутся интимные отношения, а в Кастэлло их будет скрывать крайне трудно.

Он стал бояться себя, ибо было уже пару раз такое, что, находясь в кабинете с Греттой наедине, он готов был замкнуть дверь, заключить желанную женщину в объятия и. дальше возникали чарующие фантастические картинки. Но дело в том, что все объекты в Пирамидах прослушивались и просматривались службами безопасности. Посему любое подобное телодвижение вызовет у начальства ряд законных вопросов и, безусловно, скажется на карьере.

И вот в этот июньский день Пит Макдаун решился наконец на прогулке объясниться с Греттой, прямо назначить ей любовное свидание. А затем — развивать все с быстротой молнии, решительно добиваться близости. Иначе с ума можно сойти от этих частых и трудно подавляемых эрекций, от непроизвольных ночных извержений.

Пообедав, он вышел на дворик, покуривал, поджидая Гретту, которая отправилась тем временем в женскую уборную — подкраситься. Пит волновался. И в этот момент проходившая мимо него незнакомая женщина, нарочито не глядя в его сторону, проговорила: «Господин Макдаун, у меня срочные известия от вашей жены, следуйте, пожалуйста, за мной», — и, не поднимая головы, с хозяйственными сумками в обеих руках, эта пожилая дама направилась в сторону выхода со двора, от которого начиналась парковая аллея.

Оторопев и оробев, Пит выбросил окурок в урну и двинулся за женщиной — комически крадучись, в пятнадцати шагах сзади.

Наконец он догнал ее, нарочно притормаживавшую, уже метрах в пятидесяти за воротами. Когда Пит ее обгонял, незнакомка молча сунула ему в руку что-то бумажное, свернутое. Макдаун чуть слышно сказал «спасибо», женщина ничего не ответила. Она замедлила свой шаг, Пит, напротив, ускорил, а через несколько метров свернул на боковую дорожку, направо. Пройдя еще метров двести, и еще раз сменив дорожку и выбрав укромную скамейку под сенью клена, Пит, усевшись и осмотревшись по сторонам, развернул записку.

«Дорогой Пити, — узнал он почерк жены, — добрые люди согласились передать к тебе весточку из нашего огромного мира, ведь дозвониться в Кастэлло стало теперь невозможно. Телефонисты никаких комментариев и объяснений не дают, и это только сеет лишние домыслы, страхи. Надеюсь, с тобой все в порядке. По крайней мере так мне ответили в комендатуре города, куда я тоже не без труда сумела дозвониться.

Ты наверняка уже в курсе, что происходит под ледником. Но если не знаешь всего, так слушай. Уже шестые сутки, как под ледник проникли террористы, сейчас они вроде локализованы в Берлине, но поймать их пока не могут. В то же время они взрывают здания, поезда, убивают мирных людей. Счет убитых идет на сотни, это даже не скрывают ни телевизор, ни радио. Говорится, что террористы — это взвод нео-обезьян под предводительством офицеров. Цель их — развалить не только Империю Развлечений, но и всю страну. И они своего добиваются. Напряжение, что пребывает в народе, пока сильно не выплескивается за границы семей, кухонных посиделок и прочее. Но поговаривают, что отдельные случаи чего-то похожего на забастовки, а также единичные невыходы на работу уже были. Что-то зреет в народе, мой дорогой Пит. Но страшно даже не это. А то, что все свои тревоги и боль мне просто некому высказать и выплакать. От тебя никаких вестей. Созвониться с тобой невозможно. Но невозможно созвониться и с братом! О нем вообще не выдают никакой информации, ни его прямое начальство, ни в министерстве. Отговариваются пустыми словами: „командировка“ или „где-то в лесах“. Но это не ответ, Пити! Сердце мое чует, что здесь что-то не так, а вернее, именно так, как и должно было быть — ведь мой любимый брат всегда там, где особенно трудно. Я почему-то уверена, что его направили под ледник. Тем более что в народе ходят не озвучиваемые пока официально слухи о будто бы посланной туда спецкоманде, спецотряде, подготовленном будто бы для таких ситуаций. О Боже! Да разве можно подготовиться к такому! Душа не на месте. Сердце болит и чует — Дэвид под ледником, в Берлине, ловит террористов. Только бы он был жив. А еще недавно, совсем недавно мы созванивались с ним и собирались вместе приехать к тебе в августе. Как все было мирно и хорошо еще неделю назад. Как в одночасье все изменилось… Пити, дорогой, попробуй сделать все возможное, чтобы передать мне о себе весточку, а еще лучше — дозвонись. Ну не изверги же они, чтобы держать людей в неведении друг о друге. Все равно вести будут проникать в ваш замкнутый научный мир. Ты мне дорог, Пити. И мне одиноко. Береги себя, милый! До скорой, надеюсь, связи.