Александр Маркьянов - У кладезя бездны. Часть 4

Где Джузеппе? — прочитал я

По-прежнему на авианосце — эпистолярным жанром ответил я. Это значило, что Российская Империя по-прежнему ведет свою игру и придерживает свои козыри на руках, не дает их побить.

— Я так понимаю, вы приехали ко мне от имени сразу двух государств… — сказал барон, и никто не мог бы уловить в его голосе нотки облегчения.

— Вы правильно понимаете.

— И что же нужно от меня Священной Римской Империи?

— Поддержки ватиканской группы на конклаве кардиналов.

Барон не удивился, хотя я говорил о смерти Папы Римского, причем запланированной смерти. Хотя — для него это будет праздником, как бы страшно это не звучало…

Немцы вели игру в своей манере — жестко и методично. У Ватикана был один недостаток — он был слишком мал. После всех пертурбаций сейчас в нем были две значимо сильные группы интересов — непосредственно ватиканская и группа, представляющая интересы зарубежных епископатов, значительно усилившаяся при Иоанне Павле II. Но вся прелесть ситуации заключалась в том, что в ватиканскую группу входили не только те, кто прослужил в Ватикане — это было просто невозможно, а вообще — кардиналы итальянского происхождения, со всех областей «сапожка». А это значило, что у барона Карло Полетти могли подобраться ключики ко многим из них — только я не знал, к кому именно. И Ирлмайер — хотел обезопасить себя от обструкции своего кандидата ватиканской группой или, по крайней мере, расколоть ее. Если Лойссера поддержит часть ватиканской группы, немцы, скорее всего французы и — совершенно неожиданно — хорваты Коперника — дело будет сделано.

— И в чью пользу поддержка? — осведомился я

— Архиепископа Лойссера.

Барон скривился:

— Его педерастейшества? Не могли сделать лучший выбор, а?

Знаете, что мерзее всего? То, что осведомленные — как барон Карло Полетти — знают, что Лойссер имеет дело с маленькими мальчиками, но, тем не менее, здороваются за руку, не гонят его из общества и даже приходят на исповедь, чтобы исповедаться тому, у кого, как правильно заметил Ирлмайер — нет души, а есть только похоть. Вот этого вот — понимающих взглядов, перешептывания — вместо открытого «мразь поганая!» — я никогда не понимал. Иногда мне и самому приходилось молчать — но из соображений дела, а не по велению трусливой души. Или это какое-то болезненное любопытство к мерзкому, пакостному, желание посмотреть, что будет дальше?

— Выбираю не я — сказал я

— Ах, да, конечно. Полагаю, это можно будет сделать.

— И боюсь, времени совсем немного…

— Мне небезопасно появляться в Италии.

— Это можно решить…

Все произошло буднично — и от того еще более страшно. Почти бесшумно открылась дверь — я думал, это охранник, и не сразу понял, что шаги не слышны. Прежде, чем я успел что-то предпринять — негромко стукнул выстрел и барон полетел на пол…

В дверях стоял Хайслер — и в одной руке у него был пистолет, в другой подушка, а за спиной висели два автомата, крест накрест.

Пожилой немец с пистолетом подошел к лежащему на полу барону Карло. Тот повернулся на бок, чтобы видеть его.

— Ва пиглало ин куло… [48] Трахни сам себя (итал., карабр.) — страшное ругательство. — бросил немцу в лицо барон.

Немец улыбнулся и дважды выстрелил ему в голову. Барон растянулся на полу в неподвижности смерти…

Вот и все…

Я встал со своего места.

Может, это кому-то покажется странным — но я не боялся смерти. Смерть… она ходит рядом с нами, теми, кто выбрал темную сторону — и если ты приносишь смерть другим людям, будь готов к тому, что смерть придет и за тобой. Такая смерть — две пули в голову — гораздо лучше смерти в девяносто лет на обоссанных простынях в собственном доме, и если так суждено — то пусть так оно и будет. Обидно только то, что знание, то что добыто кровью стольких людей — уйдет и остановить неизбежное зло будет некому.

Немец посмотрел на меня. Потом спрятал пистолет.

— Пошли, русский. Надо уходить отсюда.

— Зачем вы его убили?! — заорал я на Хайслера — этот человек мог еще многое рассказать! Его сына похитили и держали в заложниках более двадцати лет! Какого черта вы творите!? Что вам в голову только пришло?

— Я выполняю приказ — сказал Хайслер — приказ был убить его и вас. Но в части вас я его нарушил.

Понятно… Немцы зачищают следы…

— Либо ты идешь со мной, русский, либо остаешься здесь.

Отличный выбор.

Мы с Хайслером побежали назад, тем же путем, каким шли. На нас никто не обращал внимания, в доме была пустота, видимо, все охранники были на внешнем периметре, контролировали германские силы.

В той комнате, где я оставил Хайслера, было четыре трупа. Я не знаю как — но без оружия этот старик расправился с четырьмя швейцарскими громилами — наемниками за несколько секунд и без шума. С одного из трупов — я снял автомат и разгрузочный жилет, обзаведясь тем самым всем. Что нужно для боя.

Мы побежали дальше. На нас никто не обращал внимания.

У самой двери была лестница, прикрытая легкой перегородкой — и там мы напоролись на двоих. Они куда-то торопились, настолько, что не заметили нас. У одного был легкий валлонский пулемет, у второго — огромная, больше метра длиной винтовка Барретт североамериканского производства. Мы буквально выскочили друг на друга — и никто из нас не был к этому готов.

Первым среагировал Хайслер — несмотря на возраст, он буквально снес пулеметчика с ног и прыгнул на него. Мне оставался снайпер — и я не придумал ничего лучше, как схватиться за его винтовку обеими руками. И он держал ее обеими руками, получалось — мы мерились силой. И он — хоть немного, но пережимал, ни один из нас не рисковал освободить даже одну руку.

Я решил применить один из приемов, которым нас учили — прием был родом из айкидо, японской системы самообороны. Главный ее принцип — обрати силу противника против него же самого. Но прием не удался — я хотел сместить усилие противника в сторону, и как бы пропустить его мимо себя — но закончилось все тем, что я упал на пол, на спину, так и держа винтовку. Швейцарец был моложе меня и тяжелее килограммов на двадцать, и вряд ли наше противостояние сулило что-то хорошее для меня. Но едва я попытался сделать что-то еще — снайпер захрипел, его хватка ослабла — и мне с трудом удалось скинуть его с себя. Глаза швейцарца изменили выражение — полные ярости, они стали безразличными, как у вчера пойманной рыбы…

Тяжело дыша, немец сунул куда-то нож, судя по внешнему виду — не металлический, а керамический. Ему тоже пришлось нелегко.

— На крышу! — сказал он

— Что нахрен происходит?

— Не знаю…

Как оказалось — эта лестница вела на крышу, на вертолетную площадку — по закону подлости вертолета на ней не было. Разжившись еще и парой снаряженных магазинов, я поспешил следом за Хайслером. Поспешил — это я себе льщу, скорее, потащил ноги. Винтовка весила полтонны…. килограммов двадцать точно и я дал себе зарок бросить эту полутораметровую дуру при первой возможности…