Владимир Корн - Энстадская бездна

Просидел я долго. За окном сгустились сумерки, а затем и вовсе наступила ночь. В комнату, судя по звукам, постоянно кто-то заглядывал, после чего сразу же закрывал дверь. Потом кто-то в нее вошел, зажег в канделябре свечи и затопил камин: для здешнего климата после прошедшего ливня вечером стало довольно прохладно.

В его огне письмо вспыхнуло, изгибаясь как живое. Следом за ним в камин полетела книга Габриэля Морансо 'Кровь Древних'. Запрещенный во многих землях трактат о тех, в чьих жилах она течет. Все, с прошлым покончено, и теперь мне нет дела ни до самих Древних, ни до носителей их крови, ни до одной девушки с удивительно красивыми глазами цвета вечереющего неба. Наплевать и забыть, наплевать и забыть.

Николь изменилась после того, как увидела в моих руках тот непонятный предмет, приобретенный мною у матроса с 'Мантельского удальца' еще в Монтоселе. Правда, увидела она его уже в Банглу, в тот самый день, когда я повстречал Кьюли Джекоба.

— Откуда это у тебя, Люк? — и глаза ее, и без того большие, стали попросту огромными от удивления.

— Приобрел по случаю. Только не спрашивай для чего, сам не пойму.

— Ты не отдашь его мне?

— Возьми, конечно, — пожал плечами я, в душе даже радуясь, что он хоть кому-нибудь нужен.

Сколько я его не вертел, не тер, не нажимал на шарик, так ничего и не добился.

Но когда Николь брала этот предмет, пальцы у нее слегка подрагивали. И поведение ее, несомненно, изменилось именно тогда. Она переживала, это я видел, и горячая просьба взять ее с собой на остров Неистовых ветров, несомненно, связанна была именно с этим. Но оставшись одна, Николь выбрала, как сама она выразилась — долг. Пусть бы так, но в письме нет ни слова о том, чтобы я ждал ее возвращения. Значит, долг для нее превыше чувств ко мне, дороже, чем я сам.

Когда она исчезла в первый раз, исчезла на долгие несколько месяцев, я, сколько не допытывался у нее, так и не получил никакого ответа. И я простил Николь ее исчезновение, думая, что больше такого не случится. Ан нет, оказывается, случилось.

Что ж, у меня тоже есть свой долг: помочь моим людям — Энди Ансельму, Родригу Брису, Аделарду и всем остальным. Они прилетели со мной на архипелаг, и в итоге остались у разбитого корыта.

'А уж без общества милых дам, здесь, на Островах, скучать мне точно не придется', - зло подумал я. — И пусть они надоедят мне до такой степени, что я начну предпочитать им любовные стихи. Прости, меня, Берт', - мысленно обратился я к покойному Кеннету.

'Смотрите-ка, прав был, оказывается, Брендос, утверждая, что янтарь — это окаменевшая смола, — наблюдал я за тем, как горит в камине кусок янтаря. -

Хотя, чему, собственно, удивляться: Брендос — не Энди Ансельм, если он о чем-то не знает, что бывает чрезвычайно редко, то лучше промолчит. И все же красивая была вещица'.

Кусок невзрачного на вид янтаря, подарил мне на память о посещении острова Ганей Кавел. Знал бы он, что таится внутри него. Аделард по дороге в Банглу отшлифовав, придав ему овальную форму. Но красоту янтарю придала не форма. Внутри него оказалась удивительной расцветки бабочка. Совсем не крупная, не больше монеты достоинством в один нобль, выглядела она как живая. Как будто только что присела на цветок и расправила крылышки. Из янтаря получился отличный кулон, но подарить его Николь мне теперь не судьба, а любой другой девушке не смогу.

После короткого стука приоткрылась дверь, и на пороге возник навигатор Рианель Брендос. Мы встретились с ним взглядами, после чего он шагнул в комнату, кивком приглашая кого-то войти вслед за собой. Этот кто-то, держал в руках поднос, прикрытой сверху салфеткой. Взглянув на меня еще раз, Брендос указал слуге на стол: приступай.

Вскоре на столе имелось все, что необходимо двум мужчинам для того, чтобы покончить с тремя немалыми бутылками рома: от жаркого с овощами, до фруктов и особенных хлебцев. Такие хлебцы пекут только здесь, в Банглу, добавляя в них какое-то семя, и они удивительно вкусны. Присутствовало там и вино, то самое, из плодов аугевы, вероятно, на всякий случай. Ром был итайским, моим любимым, и достать такой здесь, это надо было умудриться.

Поднявшись на ноги, я взял бутылку с высоким, запечатанным сургучом горлышком. Так и есть, я не ошибся: ром действительно итайский.

Что ж, теперь можно смело представить, что произойдет дальше. Сейчас я напьюсь, и начну жаловаться Брендосу, как неблагосклонна ко мне судьба, и как коварны и неблагодарны женщины. После чего уткнусь ему лицом в грудь, всю ее обсопливлю, стукнусь пару раз лбом о столешницу, и мне непременно полегчает. Назавтра начну ловить на себе сочувственные взгляды — как же, не смог удержать при себе такую красавицу! Я буду улыбаться в ответ, мол, мне все трын-трава, а вечером напьюсь снова. Не дождетесь господа, не дождетесь.

— Скажите, Рианель, после всего того, что произошло, могу ли я на вас рассчитывать так же, как и прежде?

— В полной мере, капитан Сорингер, в полной мере, — не задумываясь, ответил он.

Ну что ж, тогда приступим. Забрав со стола обе бутылки рома, я вышел с ними на небольшую террасу, больше похожую на балкончик. Он выходил прямо на улицу, даже в это позднее время все еще оживленную. Долго ждать мне не пришлось. Когда трое подвыпивших мужчин, с виду портовых грузчиков, громко разговаривая, поравнялись со мной, я их окликнул:

— Уважаемые, не угодно ли будет принять в подарок две бутылки отличного рома, к тому же столь редкого здесь, на Островах?

— Еще как угодно, господин, — тут же откликнулся один из них, пока остальные двое озадаченно молчали.

Ему-то я их и отдал.

— За что пить-то, господин? — спросил он. — За чье здоровье?

— За здоровье всех милых дам, прекрасных и не очень, — буркнул я себе под нос. Тоже мне проблема, сами придумаете, было бы что пить.

'Интересно, — думал я, возвращаясь к столу под испытующим взглядом навигатора Брендоса, — выглядят ли мои глаза сейчас такими же, какими были они когда-то у самого Рианеля — Энстадской бездной тоски? Очень надеюсь, что нет'.

На столе оставалась одинокая бутылка вина. Что ж, говорить придется долго, в горле обязательно пересохнет, и вино не будет лишним. Заодно уж и поужинаем.

— Итак, господин Брендос, если вы готовы, приступим. На поле я видел корабль Эвина Раззерсвиля, и он явно застрял здесь в ожидании работы. Так вот, работы мы ему предоставим в полной мере. Завтра же вы встретитесь с ним, договоритесь, и как можно скорее отправитесь в Готинг, поселок ныряльщиков за жемчугом. В попутчики возьмете одного из наших людей, по своему выбору, так мне будет спокойнее. По прибытию в Готинг подойдете к Свэлу, и скажите ему вот что…

Когда я закончил объяснять Брендосу, чего хочу от него, от себя лично, и от всех остальных, он помолчал немного, затем сказал то, что стало для меня неожиданностью.