Владимир Корн - Энстадская бездна

Мы сидели за грубым дощатым столом, прикрытым от палящего солнца полотняным навесом, и пили вино. Красное крепленое вино, сладкое до приторности, заедая его мелкой, величиной с палец соленой рыбешкой и кислым черным хлебом. Странное сочетание, но мне оно казалось очень вкусным. Ничуть не хуже тех изысканных блюд, которыми постоянно потчевал на 'Небесном страннике' Амбруаз Эмметт. Пили и разговаривали.

Мой собеседник, Ганей Кавел, тот самый старик, первым добравшийся на баркасе до места крушения 'Небесного странника', отрезал от ковриги, величиной с доброе тележное колесо, тонкий ломоть. Затем аккуратно уложил на него пару светлых, с темными спинками рыбок так, что голова одной оказалась рядом с хвостиком другой. Налил в стакан мутно-зеленого стекла почти до краев вина, отпил из него пару глотков, и откусил от бутерброда чуть ли не четверть, заедая. Кусал он немного странно, правой половиной рта.

'Наверное, именно там у него сохранились коренные зубы', - решил я, берясь за нож, и пододвигая к себе ковригу.

— Вкусно? — по-моему, уже в третий раз поинтересовался у меня Кавел.

И я в очередной раз кивнул — вкусно!

— Вот так и в жизни случается: от совмещения порой неожиданных вещей получаешь особое удовольствие.

'Вот только не надо мне всяких силлогизмов от доморощенного философа, не для этого собрались', - но морщиться, или проявлять свое неудовольствие любым другим способом мне и в голову не пришло. Как бы там ни было, только благодаря этому старику мы и спаслись. Те, кто смог спастись, а таких было двадцать восемь из тридцати девяти, что вылетели с острова Неистовых ветров.

— Когда я увидел, что корабль заходит между этих скал Проклятых, так сразу и дал команду спустить на воду баркас и грести туда.

— Проклятых, вы говорите? Наверное, и какая-нибудь легенда, связанная с этими скалами имеется? — вспомнил я наш разговор на мостике корабля.

— Возможно, и есть, — Гавел выглядел явно недовольным тем, что его перебили, когда он в очередной раз поведывал о своей прозорливости. — Только мне она неведома.

— Но место там проклятое, это точно, — продолжил он, после того как вновь выпил и закусил. — Коралловое море, близь Альвенды — сплошная мель, вы сами уже могли в этом убедиться. Но меж скалами глубина неимоверная, хотя, конечно, и не Энстадская бездна. Твой корабль и нашел себе последнее пристанище на самом ее краю. Так вот, нет там в округе никакой морской живности, и даже гнипельсы редко туда заплывают. Недалеко крутятся, но туда ни-ни.

'Что им там делать, если живности нет?'

— Да и на самих скалах птицы не селятся.

'Это даже мой навигатор заметить успел'.

— Хотя здесь, на Дюгони, бывают периоды, когда шагу не сделаешь: птицы начинают яйца нести да птенцов высиживать. А вот поди же ты: на скалах столько места, но ни одна из них там гнездо себе не совьет, и даже просто не опустится. И еще странность имеется: когда сильная гроза, обязательно молнии в одну из них бьют, а уже затем от нее на другую перекидывается, сам видел. Как будто Создатель до сих пор на них гневается и все позабыть им их грех не может.

— А какой грех-то?

— Да разное говорят, — уклончиво ответил Гавел. — Кто что. Но, видать, большой был грех за ними, если Он, — тут старик посмотрел вверх, на прикрывавший нас от зноя навес, под которым мы сидели, — до сих пор не прощает. Не повезло вам капитан Сорингер: пройди вы стороной, даже рядом с одной из этих скал, и ничего бы с вашим кораблем не случилось.

'Это точно, что не повезло, — прошло уже пару дней, но боль от потери 'Небесного странника' нисколько во мне не утихла. — Поток хороший между ними был, — и я едва не плюнул от злости. — Там и еще один имелся, нисколько не хуже, и в стороне от этих действительно проклятых скал. Но ведь к нему необходимо было забираться выше в небо, а там холодно, а зачем морозиться, если этого можно легко избежать? Или плюнул бы я на тайну привода Аднера, и пошел бы под ним'.

— Сначала я решил отправить туда один баркас, — в который раз уже за время, что мы находились на острове Дюгонь, пришлось мне выслушивать подробный рассказ Гавела. И только сейчас мне пришло в голову: как он вообще здесь оказался, этот баркас? Для здешних мелей — почти корабль. Неужели его доставили сюда на летучем корабле?

— Нет, — охотно пояснил Гавел. — Там, от северной оконечности острова, существует проход до самого Виридиана. Узкий, извилистый, но проходимый. Под парусом, конечно, по нему не пойдешь, ну а на веслах вполне. Вероятно, существует разлом, потому что глубины та-а-м!

Последнее слово он протянул, как бы давая знать, что глубины действительно знатные. То, что нам придется застрять здесь надолго, я не беспокоился. Еще в первый день, едва ли не сразу, как только мы попали на Дюгонь, Гавел развеял все мои опасения.

— Есть связь с остальным миром, — чуть ли не с гордостью заявил он.

— Голубиная, что ли?

— Нет, — и Гавел указал на вершину единственной имеющейся на Дюгони горы, как будто там я что-то должен был увидеть.

Гора как гора, не слишком высокая, но и не сказать, чтобы совсем уж холм.

— Ровно в полдень на нее поднимается человек, чтобы с помощью гелиографа передать в Чиом, что у нас все нормально. Или не нормально, от чего пока Создатель миловал. Ну а дальше уже по цепочке до самого Банглу. А от Банглу уже действительно с Монтоселом голубиная почта есть.

— Большой, должно быть, у вас гелиограф, — на летучих кораблях мы пользуемся размером с ладонь, но и расстояния ему доступны небольшие.

— Откровенно говоря, гелиографом у нас служит медный таз, — объяснил Гавел несколько смущенно. — Но вполне хватает и его. Так что готовьте сообщение, и скоро за вами прилетят, от Банглу сюда лету два дня.

Нашелся на острове и лекарь — Марвин, молодой парень, можно сказать, юноша, несомненно, был отмечен даром целительства самой Богиней-Матерью.

Правда, дар Марвина оказался не слишком силен: он смог помочь только тем, кто не слишком пострадал после того, как 'Небесный странник' рухнул с небес в море. Ушибы и сотрясения, с этим он справился легко, но и обычный лекарь с помощью своих мазей, порошков и других снадобий, вылечил бы не хуже. И Адеберту Кеннету он помочь не смог.

'Ему только пожилых дам и врачевать, снимая у них мигрени и хандру, — досадовал я. — Его пациентки без ума были бы от такого молоденького и хорошенького лекаря. Вот у Николь действительно дар. А у этого даже не дар, а так, даришко'.

— Увы, господин капитан, — с сожалением развел руки он. — Боюсь, что только сестры из храма Богини-Матери и в силах ему помочь…

- '… и Адеберту до него не дотянуть, — закончил про себя я. — Будь с нами Николь, она обязательно смогла бы ему помочь. Но только не была бы она одной из тех, что остались на дне моря?'