Владимир Корн - Энстадская бездна

Капитан 'Альбатроса' долго молчал, когда мои объяснения закончились. Я понял, он принимает окончательно решение, и потому молчал тоже. Уговоры бесполезны, и плевать ему будет и на приз, и на самого господина Жануавье, не тот у него характер.

— Скажи, Люк, — неожиданно спросил он, — Адеберта Кеннета где ты похоронил?

— На вершине вон той горы, — не сразу ответил я, указывая рукой. — Ее сейчас хорошо видно.

— Он сам об этом просил?

— Нет, когда он умирал, у него никаких просьб не было.

* * *

— Подходим, — известил я капитана 'Альбатроса', глядя на землю.

Ошибиться я не мог: рядом с той ловушкой, которую никак невозможно обогнуть стороной, слишком приметный камень. Приметный тем, что не оброс водорослями, ни кораллами, хотя большую часть времени он находится под водой. Словом, ошибиться невозможно. Была у меня надежда, что и он, и расположенная рядом с ним ловушка будут скрыты морем, но увы, такого не случилось. Солетт рассматривал ловушку, вернее, то место, где находилась, в трубу. Труба у него хорошая, тоже работы Древних, и отличается от той, что у навигатора Брендоса лишь тем, что ночью в нее ничего не увидишь. Но стоял день-деньской, и потому такая особенность была без нужды.

— Выглядит как самое обычное место, — наконец, изрек он.

Я пожал плечами:

— Выделяйся места, где расположены ловушки хоть чем, насколько нам было бы проще.

— На штурвале, — повернулся Солетт к рулевому. — Быть внимательным, сейчас начнется.

И действительно, началось. 'Альбатрос' повело в сторону как на большой волне, а затем, накренившись, он провалился вниз. Несильно так провалился, самую малость, такое случается в небе и без всяких ловушек. Но сейчас мы знали, отчего так происходит, и потому напряглись, застыв все как один как изваяния. Будь с нами Мирра, она бы обязательно взвизгнула, ни разу не обходилось без ее визга, когда палуба начинает внезапно уходить из-под ног. Но она, как и Ниала, остались на берегу.

Впрочем, как и Энди Ансельм, которому очень этого не хотелось. Как же, риск огромен, но и шанс обнаружить на острове что-нибудь из сокровищ Древних тоже не менее велик.

Видя его муки, Родриг Брис заявил:

— Придется попросить господина капитана Солетта о том, чтобы он оставил здесь, на берегу, пару матросов, ведь не бросишь же женщин одних.

Это все и решило. Но надо было видеть, с какой тоской Энди нас провожал.

— Прошли, как будто бы, — с явным облегчением произнес один из навигаторов 'Альбатроса', когда приметный камень оказался за кормой корабля.

Обычно веселый, с ярким румянцем на всю щеку, он выглядел сейчас совсем бледным и часто вытирающим пот со лба, хотя в небе никогда не бывает до такой степени жарко. Взглянув на меня, он улыбнулся немного виновато, как будто извиняясь за то, что ему не удается вести себя как капитану 'Альбатроса'. Или второму навигатору, не в пример более зрелому мужчине, возрастом старше и его, и самого Солетта не меньше чем на десяток лет.

— Пора ложиться на новый курс, капитан.

Это Рианель Брендос, выглядевший серьезнее, чем обычно, и с крепко прикушенной нижней губой.

Кеннету на 'Мантельском удальце' крепко повезло, что он сумел проскочить на остров, тут мы с Рианелем пришли к одному выводу. Проскочить именно по высокой воде. Правда, его удача на этом и закончилась.

'Альбатрос' снова повело в сторону, но на этот раз по приказу его капитана.

— Представляешь, Люк, однажды мне пришлось везти пассажирами целую ораву веселеньких девиц, — неожиданно заговорил Ник Солетт. — Их было так много, что они заняли все каюты, кроме моей, естественно, матросские кубрики, и даже часть трюма.

— Ну и где ты взял их так много? Здесь, на Островах?

— Нет, в Вигонте. Но нравами они были нисколько не строже паурянок, если еще не легче. Разве что их наряды были более приличными.

— Паурянка паурянке рознь, — заявил я.

Рядом находился Брендос, он все слышал, и, возможно, разговор был ему неприятен.

— Я знаю, — легко согласился Солетт. — Насмотрелся я и на них.

— Так кем же они все-таки были, твои девицы?

— Театром варьете на гастролях. В тех местах как раз война началась, и им срочно необходимо было убраться из Вигонта. Вот это был рейс, никогда его не забуду!

— Этот рейс ты тоже не сможешь забыть, — заверил его я. — Но, по крайней мере, и заработаешь хорошо, а с женщинами всегда одно разорение.

— Что-то не чувствуется неистового ветра, он самый обычный, — заметил Солетт, когда отвесные горы острова Неистовых ветров приблизились настолько, что заняли всю часть горизонта прямо по курсу.

— И дай бог, чтобы и дальше мы его не чувствовали. Ты даже не представляешь, насколько он силен. Или неистов, если тебе так больше угодно. Но пока от него нас прикрывают скалы. Скажу больше: если пройти к северу от острова, то ветер и там будет самым обычным. Но на юге!.. Такого мощного потока видеть прежде мне никогда не приходилось. И дует он до самой Альвенды. Полное впечатление, что образуется поток где-то на самом острове…

* * *

— Придется рисковать, Ник Солетт, иного выхода нет, — обратился я к капитану 'Альбатроса'. — Сейчас, когда осталось всего ничего, буквально какой-то шаг и мы у цели…

— С тех пор, как ты со своими людьми поднялся мне на борт, только тем и занимаюсь, Сорингер, что рискую — пробурчал он сквозь плотно сжатые губы. — Потоки хоть подходящие есть?

О моем даре знал и капитан Солетт. Именно от него я и услышал при нашей последней встрече в Банглу:

— Жаль, что ты только видишь потоки, Сорингер, а не умеешь сам их вызывать, хотя бы самые слабенькие.

— Ну и к чему мне слабенькие? Занавески на окнах шевелить? Корабль они все равно с места сдвинуть не смогут.

— Можно и занавески, иногда они скрывают очень интересные вещи, — ухмыльнулся он. — Смотри, какая миленькая мимо идет. Умей ты их вызывать, поднатужился бы, и задрал ей подол.

Девушка действительно проходила славная, да только к чему мне такое умение?

— Ну и чтобы нового ты смог там увидеть? Такого, чего не видел бы никогда раньше? — поинтересовался я у него, провожающего девушку взглядом, подумав: 'Все-таки капитан не самого маленького корабля, а ведет себя как озабоченный мальчишка'.

— Эх, Сорингер, Сорингер! — произнес он тем тоном, каким обычно объясняют несмышленышам очевидные истины. — Каждая новая женщина, это ведь как новый мир: неизведанный, таинственный и прекрасный.

Затем, взглянув на мое лицо, добавил.

— Знаю, знаю, что ты желаешь сказать: для тебя неизведанный и таинственный, не для других, так что лучше уж промолчи.

И я промолчал. Не так давно, прошло не больше года, я и сам рассуждал подобным образом. Пока не обнаружил, что все эти бесчисленные миры могут сузиться до единственного, самого таинственного и самого прекрасного…