Дмитрий Григорьев - Кровь, или 72 часа

— С сегодняшнего дня обязательно подчищай за собой! — наставляла ее мать после визита заморской ворожеи. — Теперь черные сестры попытаются найти и отомстить тому, кто изуродовал их соплеменницу.

— Зачем искать?! Она же меня видела!

— Не переживай! У нее должно отшибить память, так же как и у стражника на кладбище.

— Тогда мне нечего бояться! — беззаботно ответила Венди.

— Слушай, что говорю! — одернула ее мать.

Соседние нищие оглянулись на ее громкое восклицание. Сидония опомнилась и быстро завернулась в распахнувшуюся накидку.

Венди заметила, как под ней сверкнули янтарные бусы.

— Мама, ты что?! — вырвалось у нее. — Вся Померания ищет ведьму в янтарных бусах!

Глянув на соседнюю нищенку и убедившись, что та ничего не слышала, Сидония ответила шепотом:

— Я не могу без них, доченька! Они дают мне какую-никакую, но силу.

— Будь осторожней, мамочка!

— Буду, буду! Но и ты смотри, чтобы рядом с кухней не было и следа нашей энергии!..

Именно этим Венди сейчас и занималась: « Не притащила ли я за собой шлейф черной энергии, выпущенной перед замком?»

Нервное возбуждение от произошедшего на мосту не давало сосредоточиться, и помощь кошки сейчас была просто необходима.

А перед замком был переполох, хотя еще утром ничто не предвещало беды. Герцог пытался завоевать потерянное расположение соседей и устроил костюмированный бал. Стражники и слуги были разодеты в доспехи средневековых рыцарей и создавали атмосферу времен рыцарских турниров. Давно забытое ощущение праздника витало в воздухе. Возбужденная челядь сновала по двору, готовя замок к небывалому пиршеству. У дверей оружейника толпились стражники, ожидая своей очереди быть облаченными в доспехи.

— Ну, это совсем другое дело! — радостно переговаривались они. — Куда как лучше расхаживать в доспехах да пить и есть от пуза, чем гоняться по лесам за неуловимой Сидонией!

— А много ли ожидается гостей? — спросили оружейника.

— Не переживайте, вина на всех хватит! — ответил Клауд.

Бывший слуга Эрнеста уже давно занял место ушедшего на покой отца и теперь заправлял оружейной мастерской. Он все также сходил с ума по старинному оружию. Гордостью его коллекции были древние рыцарские доспехи, полученные от покойного сына герцога. Чтобы облачиться в них, Клауду хотелось поскорее закончить со словоохотливыми стражниками.

Встав ни свет ни заря, он уже надраил все латы, и они теперь висели в глубине мастерской, маня своим блеском. Клауд не любил вспоминать о той услуге, которую много лет назад оказал Отто, упокой Господь его душу, и переключился на болтовню стражников.

Когда последний из них удалился, побрякивая средневековой амуницией, оружейник с наслаждением водрузил на себя доспехи. Гордый собой, он вышел из стен мрачного замка и направился к мосту, где солнце могло без помех играть на его начищенных до зеркального блеска латах. Там он стал важно расхаживать перед зеваками, сбежавшимися поглазеть на невиданное пиршество. Сквозь узкую щель шлема Клауд не сразу заметил огромную матерую волчицу. Она сидела на краю моста и щерилась, отпугивая зевак от спящего в ее ногах волчонка. С огромных клыков на деревянный настил капала кровь.

«Откуда они взялись посреди праздника?!» — защищенный доспехами латник смело направился к волчице.

Хорошо примерившись, он что было сил пнул дикую тварь остроносым сапогом. Закованная в металл нога легко распорола призрак и, не найдя препятствия, взмыла вверх. Потеряв равновесие, средневековый рыцарь с громким лязгом рухнул на край моста. В глазах потемнело. Ноги повисли надо рвом. Латник с трудом приподнялся на локтях. Гладкая поверхность панциря на спине предательски скрипнула и заскользила вперед. Раздался громкий всплеск, и в глазах снова потемнело.

Невыносимый смрад, проникший сквозь отверстия в шлеме, привел Клауда в чувство. Он с отвращением осознал, что завяз по грудь в трясине, заполнявшей ров. В той самой трясине, куда веками сливали помои и опорожняли ушаты из отхожих мест.

«Ну и хорошо, что трясина! — решил он. — В воде уже давно утонул бы! Но что это?!» — Клауд почувствовал, что медленно погружается в зловонную топь. На мосту столпились зеваки.

— Пропустите, пропустите! — прибежал кучер со сломанной оглоблей в руках.

Он встал на колени и протянул оглоблю тонущему. Оружейник сумел высвободить из трясины правую руку, но жесткие доспехи не дали ему ухватиться за спасительную жердь. Он уже чувствовал подступающую к губам смердящую жижу, но громоздкий шлем не давал выше задрать голову. В расширенных от ужаса глазах наблюдавших за ним Клауд читал свой приговор. Вокруг него хлопали вязкие пузыри выходившего из-под доспехов воздуха. Один из них надулся до невероятных размеров и долго не лопался, словно дразня его. Грязь стекала с тонкой поверхности мутного шара, и тот постепенно становился прозрачным. Внутри пузыря проступили знакомые черты. Он с ужасом узнал Сидонию. Она тянула к оружейнику трепетные губы и шептала:

— Ну, поцелуй же свою любовь! Ведь ты объявил меня своей полюбовницей перед Богом и людьми. Не так ли?!

Зачарованный ее мягким шепотом, Клауд послушно разомкнул дрожащие уста, чтобы принять ее поцелуй, но вместо тепла прекрасных губ ощутил ледяной холод вонючей жижи, хлынувшей в рот. Видение зловеще расхохоталось, сотрясая тонкие стенки прозрачного шара. Пузырь не выдержал и лопнул. Клауд не услышал его хлопка: его уши уже были залиты трясиной.

Народ наверху суетился, не зная, как помочь тонущему. Самые любопытные пытались протиснуться вперед, чтобы получше рассмотреть торчащую из трясины голову оружейника с поднятой рукой. И лишь помощница кухарки скучала неподалеку, подавляя набежавшую зевоту. Она даже не шелохнулась, когда мимо пропыхтели два стражника в тяжелых доспехах. Разогнав зевак, один из них сразу же удачно зацепил латника под мышкой длинной алебардой. Это на какое-то мгновение остановило погружение. Но тут на ловкого стражника напала тягучая сонливость. Алебарда стала погружаться в трясину вслед за оружейником. Стражник хотел выпустить ее, но пальцы не слушались и, казалось, срослись с древком. Он взывал о помощи! Однако то, что казалось ему криком, было лишь беззвучным шевелением онемевших губ. Никто не обращал на него внимания. Все смотрели на исчезающую в трясине голову, и только помощница кухарки не сводила с застывшего стражника глаз. Их взгляды встретились.

— Спаси меня! — еле слышно прошептал он непослушными губами.