Дмитрий Григорьев - Кровь, или 72 часа

— К черту!

— Не к черту, а к Эдгару По! — весело блеснула она глазами.

Когда ее будущий ученый муж появился во дворике часовни, он весь светился и, не дожидаясь расспросов, выпалил:

— Ну, уж если меня не брать, то я тогда не знаю кого!

Денис не знал кого, а приемная комиссия знала!

Через неделю ему пришло письмо следующего содержания: «Уважаемый соискатель, вы произвели наилучшее впечатление на приемную комиссию, но другие претенденты были тоже сильны. С удовлетворением сообщаем, что мы поместили вас в резервный список. В случае отказа кого-нибудь из зачисленных, вы займете освободившееся место».

— А что это значит? — спросила Ника поникшего мужа.

— Это значит, что у нас остался небольшой, но шанс. По правилам высшей школы ты можешь поступать хоть во все университеты сразу, и если прошел по конкурсу в несколько из них, то место для тебя будут держать в каждом, до тех пор пока ты не сделаешь свой выбор. Как только выбор сделан, места в остальных университетах автоматически освобождаются для таких вот резервных кандидатов, как я.

Он еще не успел закончить, а в глазах жены мелькнул лучик радости.

«А что же ты ожидала? — по-своему истолковал его Денис. — Мы только стали жить по-человечески!»

Он получал невесть какую зарплату, но кредит за машину был выплачен. Можно было забросить вечерние подработки и начать наслаждаться жизнью. А с аспирантской стипендией опять придется перебиваться с сосисок на макароны!

«Конечно, она по-своему права! — думал он. — Кто знает, как долго моей малышке осталось греться под этим солнцем? Да и сам я себя не прощу, если она проведет свои последние годы в бедности. Наверное, так и должно было случиться. Все, что ни делается, к лучшему!»

Примерно в это же время другой кандидат испытывал совсем иные чувства. Скоро он станет аспирантом, а потом и профессором, как его отец. Папаша был прав, когда гарантировал ему успех на собеседовании:

— Эти демократы сами роют себе яму, борясь за наши с тобой права. Иди и ни о чем не думай, твой цвет кожи и немного смекалки сделают тебя победителем над любым белым гением!

— Твои бы слова, папа, да Богу в уши!

— Да в его уши, сынок, уже давно насвистели, какие мы с тобой бесправные! Так что прекращай нервничать!

И он прекратил, особенно когда увидел, что является единственным негром среди кандидатов. Перед комиссией он держался уверенно, даже с легкой наглецой. На вопросы отвечал быстро и без запинки, порою сам удивляясь своей эрудиции. Другие кандидаты были бы удивлены не меньше, если бы слышали, какие детские вопросы ему задавали. Но как бы то ни было, а от аспирантуры его теперь отделяла пара-тройка формальностей.

— Мне осталось подписать вот это письмо о моем согласии быть студентом их университетишки! — размахивал он листом гербовой бумаги перед лицами друзей, с которыми отмечал свой успех в ресторане. — А я еще подумаю, достойны ли они меня!

Небрежно развалившись на заднем сиденье такси, будущий профессор всем своим видом показывал, кто здесь хозяин жизни. Он все еще пребывал в пьяной эйфории и не сразу заметил, что машина выехала на окружную дорогу. По кольцевой путь домой был длиннее, а стало быть, и дороже.

— Эй, карусельщик, куда это ты намылился?! По кругу будешь приезжих возить! Ну-ка давай через город! — грубо скомандовал он.

— В городе могут быть пробки, — с заметным акцентом ответил таксист.

— Какие пробки в двенадцать ночи?! Ты кому мозги полощешь? Делай, что велено!

Тихо припустив матерком, таксист повернул в сторону города. Проезжая кварталы местных люмпенов, Тимоха понял, что накаркал. Улица была забита разношерстной публикой, с шумом и гамом вытекающей из рок-клуба. Концерт закончился, и толпа меломанов, пестревшая металлистами и рокерами, искала выход своей энергии. Двое здоровых молодчиков в кожанках-косухах тащили на плечах пьяного в хлам товарища и орали:

— Эй, шеф, отворяй ворота! Мы тебе халтуру надыбали! — и не дожидаясь ответа, открыли заднюю дверцу.

— Куда? Куда? У меня пассажир!

— Какой такой пассажир?

Тимоха обернулся. С заднего сиденья на него смотрел одинокий лакированный ботинок.

— Трогай! — парни разместились сзади, сжав между собой пьяного приятеля.

— Зачем негру на пальме туфли? — рассмеялся один из них и вышвырнул башмак в окно.

— Чтобы бананы сбивать! — заржал в ответ другой.

Их пьяный товарищ на мгновенье открыл глаза и тихонько хихикнул, сам не зная чему. А бесцеремонно выкинутому на улицу хозяину жизни было не до смеха. Пришибленный, он сидел на обочине в одном ботинке, не понимая, почему философия его отца не сработала в этот раз. А ответ был прост. На несколько миль вокруг никому даже и в голову не могло прийти, что он может быть хозяином не то что жизни, а вообще чего-нибудь. К великому сожалению, несостоявшийся аспирант так никогда и не узнает, что через каких-нибудь полтора десятка лет один из них станет не только хозяином жизни, но и хозяином всей страны…

То, что викканская воительница начала показывать зубы, насторожило черных сестер. Теперь приходилось считаться с ее силой, и они решили зайти с другой стороны…

В тот осенний вечер ничего не подозревающий Денис, как обычно, спешил на вечернюю подработку массажистом. Он сбежал с последней лекции и нетерпеливо стоял на светофоре. Пронесшийся мимо автомобиль обдал его довольно холодным для ранней осени воздухом. Он поежился и поднял повыше воротник. Его немеющий мозг не сразу зарегистрировал зеленый свет. Он смутился своей нерасторопности: «На меня уже, наверное, смотрят как на отмороженного!»

Высоко поднятый воротник закрывал от него дорогу. Выглядывать из-за него и еще больше выставлять себя на посмешище не хотелось. Денис торопливо шагнул вперед. На проезжую часть ему ступить так и не удалось: раздался пронзительный визг тормозов, после чего шум города стих.

«Что случилось?» — пытался он подняться с асфальта.

— Не шевелись! — прозвучал чей-то нервный голос.

— Почему со мной говорят по-английски?

Постепенно до него стало доходить, где он и что он.

— Какое сегодня число? — спросил его человек в униформе и стал ощупывать ему голову.

— Числа не скажу, но знаю точно, что среда!

Конечно! По средам были его смены в фитнес-центре, а у советского человека, даже разбуженного среди ночи, от зубов будет отскакивать его рабочий график. Все та же совковость двигала и его последующими действиями. Как он узнал позже, ему следовало играть умирающего лебедя и стонать так, чтобы даже у самого толстокожего свидетеля на глазах навернулись слезы.

Рядом положили носилки.

— Аккуратно перекатываемся! — нагнулся над ним парамедик.