Михаил Белозёров - Атомный век

— Да знаю я! — оборвал его Берзалов. — Вашу — у-у Машу — у-у!.. — всё‑таки выругался он. — Нам только этого ещё не хватало!

Едва избавились от одной напасти, как вляпались в другую. Воистину атомный век не изменился, передышек не даёт.

— Это что получается?.. — озадаченно спросил Гаврилов и воззрился на Берзалова с величайшим вопросом, — товарищ старший лейтенант, выходит?..

— Ну да, — огорчению Берзалов не было предела, в душе он надеялся, что приметы ни о чём плохом не говорят. — Выходит, что все эти признаки, — он показал на небо, на танки, стоящие в лощине, жалкие, пришибленные, как консервные банки. — Квантор, Скрипей, даже космический гул — всё это — звенья одной цепи?..

— Я тоже хотел у вас просить… — начал Гаврилов.

Но Берзалов оборвал:

— Ну не мог, понимаете, не мог говорить. Запретили мне. Тайна это была.

Вот с кем вместо американцев, придётся договариваться, понял Берзалов. Вот та сила, которая будет править Россией. И на душе у него стало тяжело — тяжело, потому что задача получалась не то чтобы не выполнимая, а вообще какая‑то непонятная. Срочно нужна была связь, не только чтобы сообщить важнейшую информацию, но и для того, чтобы скорректировать с командованием действия группы. Одно дело договариваться с американцами, хотя они и враги, а другое — непонятно с кем. С какими‑то инвазивными захватчиками, которые и по — человечески изъясняться‑то наверняка не умеют. Какие‑нибудь пауки и хуже — черепахи, которые только и делают, что шипят да капусту с морковкой лопать.

— Ага, — добродушно сказал Гаврилов, но от этого на душе у Берзалова не сделалось легче, не простил его сразу старший прапорщик.

— Ладно, — сказал Берзалов, — это уже не секрет. Инвазивные — это значит, агрессивные пришельцы, может быть, даже космические, захватывают территорию и вытесняют коренных жителей. Вот американцы и попали под раздачу. Может, и нашим досталось, мы не знаем, но американцам всыпали по первое число, иначе бы они не были такими несчастными. Задержись мы в тех местах, и нам бы попало. — Так, — окончательно решил он. — Садимся в экипажи, дуем через мост в этот самый Комолодун и выясняем, что это за укрепрайон и с чем его едят. — Он постарался придать голосу бодрость, но у него плохо получалось. — А вы, Федор Дмитриевич, по пути расскажите экипажу, что да как, чтобы если увидят лоферы — небольшие танки, похожие на танкетки, не пугались до смерти. Но естественно, всё в положительных красках, чтобы, не дай бог, не разбежались, а то один уже сошёл с ума, — он кивнул в сторону бронетранспортёра, где валялся связанным Бур. — Рябцев! Вашу — у-у Машу — у-у!.. Кто видел Рябцева?! Связь нужна! Связь!!!

Бодро у него получилось, ловко, а главное — никто ничего не понял, не понял важности момента, так сказать, знаменательности самого факта, разве что — Гаврилов, но с него станется, и вида не подал, что что‑то сообразил, хитрый прапорщик, очень хитрый. Правда, на лице у него отразилась мысль: «Раз подписались, то деваться некуда, что американцы, что инвазивные захватчики, один чёрт!» Вот на этом и остановимся, подумал Берзалов, потому что больше мы ничего не знаем, а значит, и мудрить не будем.

Колюшка Рябцев отозвался своей коронной фразой в тот самый момент, когда они уже садились в бронетранспортёры: «Не верю!» Оказалось, что его прихватило и он справлял нужду в кустах. Его физиономии, искривленная жутким шрамом, как всегда, ехидно ухмылялась.

— Связь! — не дослушал его Берзалов. — Любой ценой связь!

Американцы же кричали им во след:

— Манкурты мы, манкурты! Не оставляйте нас! Куда мы без вас?!

Но на них уже никто не обращал внимания. Единственно, махнули рукой в ту сторону, куда им следует топать. Только шансов у них было — кот наплакал.

Однако в укрепрайон Комолодун они в тот день не попали. Наивно было бы полагать, что если дорога гладкая, то получится с наскока. Берзалов в это не верил и как воду глядел: перемахнули они мост с лёгкостью, будто их кто‑то в зад коленкой пихал, ну и, разумеется, вместо сорок третьего квадрата со всего ходя влетели в восемьдесят третий. Да ни куда‑нибудь — а в районный центр Медвядкино. Но это Берзалов сообразил потом, когда суматоха улеглась и когда сориентировался на местности, хотя СУО, восприняв скачок в пространстве вполне естественным образом, тут же и показала этот самый восемьдесят третий квадрат, будь от трижды неладен. А поначалу Берзалов заорал в отчаянии:

— Стоп!!! Назад!!! Назад!!! Вашу — у-у Машу — у-у!.. Филатов!!! Срочно!!!

И чуть ли сам не выскочил и не побежал, хотя бежать куда‑либо было бессмысленно. Филатов со скрежетом переключил передачу и попёр с перепугу задним ходом. Но вместо железнодорожных ферм позади уже были не мост и не река Псёл с такими родимыми лоферами, а домики пригорода и огромная, развороченная ямища — атомный кратер, астроблема, заросшая лопухами и полная огромных, жирных лягушек.

— Гаврилов! Федор Дмитриевич! — взывал в эфир Берзалов по «короткой» связи. — Прапорщик!!! Остриё пять, отзовитесь!!!

С каким удовольствием Берзалов услышал бы присказку Гаврилова: «Дурилка я картонная», с каким бы удовольствием ещё раз разозлился из‑за каменной невозмутимости прапорщика, но, судя по всему, было поздно, слишком большое пространство лежало между ними и «короткая» связь не работала. Разумеется, Гаврилов их не слышал, а они не слышали Гаврилова. А «длинная связь» приказала долго жить. Только один раз Берзалову показалось, что он уловил затухающее: «Роман Георгиевич — ч-ч…» И всё! И вечный космический гул.

— Что случилось?! — всполошился вместе со всеми капитан Русаков, который ещё не вник в специфику передвижения в этой странной области, потому что просидел всё это время, держась за женский подол и в ус не дул, а на что надеялся, не понятно.

— Квантор закрылся! Вашу — у-у Машу — у-у!.. — буйствовал Берзалов, полагая, что уж в этом‑то случае Спас просто обязан был предупредить, а он отмалчиваться, сачковал. Но не предъявишь же претензии к самому себе. Глупо. Ну и интуиция тоже не сработала — американцы, то бишь манкурты помешали со своими несчастьями, и Комолодун, разумеется, тоже забрал какое‑то время. Вот тебе и самый везучий из везунчиков, ругал Берзалов сам себя чёрными словами, и конечно, был прав: расслабились они, перестали бояться, а такие по неписанным законам войны погибают первыми. Только он даже не представлял, как можно было перехитрить квантор. По всему выходило, что он закрылся, пропустил их экипаж и отсёк Гаврилова. Задание на грани срыва. И уже не суть важно, специально или не специально сработал квантор. Хотя, если рассуждать в этом русле, то получается следующая картина: возможно, кто‑то за нами следит, ужаснулся Берзалов, может быть, даже какая‑то невидимая сила. Ведь Скрипея тоже никто не видел, только его глаза, и то в темноте. А днём их наверняка не разглядишь.