Эльдар Салаватов - Кровь. Закат

Кровник завертел головой, оглянулся и остановился. Пропустил девочку вперед. Еще раз бросил взгляд назад. Они прошли пару метров, и Кровник положил руку девочке на плечо.

– Сюда, – сказал он, направляя ее между двумя автобусами. – Давай-давай…

Она послушно повернула направо. Кровник перекинул чемодан из руки в руку и снял рацию с пояса. Он почувствовал, как засвербело в ноздрях и, поняв, что сейчас чихнет, легонько постучал себя гнущейся пластиковой антенной по носу.

В этот момент его ударили ножом в спину.

Кровник выдохнул резко воздух: острая боль под левой лопаткой.

Девочка обернулась.

– Беги! – хотел крикнуть Кровник, но не смог набрать воздуха в грудь.

– Беги… – одними губами.

Он выронил чемодан и сделал странное движение: словно собирался вытащить нож из своей спины. Тот, кто находился сзади, сам вытащил нож и тут же снова со злобным выдохом сквозь зубы всадил его чуть пониже.

Кровник захрипел, пытаясь обернуться, и получил сильный удар в голову. Он споткнулся и отлетел в сторону, ударившись о борт автобуса. Набухшая ткань его «мастерки» оставила смазанный красный след на белом борту.

– Чмо! – сказал Паршков ему в спину. – Всегда найдется один придурок, который все испортит! Всегда найдется такой!..

Кровник сделал шаг вперед и понял, что падает, что ноги не держат его. Он привалился к борту и съехал по нему боком, оставляя за собой еще более красный и еще более смазанный след.

Он упал на колени, в глазах появились темные круги. Хотел, но не смог удержать голову.

– Тупой урод! – прорычал Паршков и ударил его кулаком в затылок. – Тупой…

Кровник почувствовал, как от удара лоб его прорвал борт автобуса, прорвал дыру в крашеной жести и пространстве и – воздух, шипя начал выходить из этой дыры, из этого мира, оказавшегося вдруг большим – пусть очень большим, но – мыльным пузырем. Он почувствовал, как его начинает затягивать в эту дыру. В эту все расширяющуюся черную дыру: вместе с голосами и смехом, с автобусами, транспарантами и обрывками лозунгов, распускающимися как плохо связанные шарфы. Вместе со всеми этими людьми, стоящими по колено, по пояс, по горло в… Его потащило мимо них туда – за самый край, где в него вцепились…

– Вот он!!! – гибкие и твердые спицы-щупальца.

– Вот он!!! – закричал на него Паук, обвивший его по рукам и ногам. Спеленавший его как младенца – так, что не пошевелить ни рукой, ни ногой.

И Костя увидел, как шевельнулось пространство. Как отделилась от него большая тень. Костя заверещал бы от ужаса, но не смог – рот его тоже был залеплен паутиной. Он, не в силах пошевелиться и замерев от ужаса, смотрел на огромного Медведя. Медведя с прорвавшейся истлевшей плюшевой шкурой. Пыльная серая вата торчит клочьями в прорехи.

Он идет, и твердь под его ногами на глазах превращается в такую же серую вату. Рвется пыльными лохмотьями, летит в расширяющуюся дыру, сожравшую полнеба. Давно истлели и мост, и большое белое здание на берегу реки, и мутная вода под мостом, и перевернутые отражения в ней… Медведь тянет свои бревна-лапы с крючьями ржавых гвоздей, и Костя зажмуривается в ужасе.

– Тебе не туда! – громом рычит схвативший его за шиворот и тряхнувший как щенка Медведь. – Смотри в себя! Видишь? Видишь?!

Стена воды. Облако брызг. Радуга.

– Тебе туда! Видишь? Видишь?!

– Вижу! – пораженно сказал Костя. – Ви…

Кровник упал и умер.

Лежал неподвижно, как мешок с цементом.

Паршков, тяжело дыша и бешено выпучив глаза, смотрел на него, сжимая и разжимая кулаки. На восковое ухо и часть желто-синей скулы, видимые ему с этой точки. На нож, торчащий из его спины. Он вдруг моргнул и посмотрел вокруг, потом вперед – в проход между автобусами. Завертел головой, высматривая что-то на асфальте этого узкого «проулка». Наклонился к мертвецу, лежащему у его ног, и обшарил его карманы. Посмотрел на две монеты. Два одинаковых юбилейных рубля с Гагариным на «орле». Швырнул их обе за спину. Потом переступив через Кровника, быстро пошел в сторону скандирующих фамилию президента людей:

– Цын!! Ель!!! Цын!!! Ель!!! Цын!! Ель!!!

Паршков обошел со спины съемочную бригаду телевизионщиков, передающих в прямой эфир звук и цветное изображение для американских телезрителей по ту сторону океана, которые в эту минуту укладывались спать в своих больших американских домах. Они смотрели по своим большим американским телевизорам на одетых как попало, по моде позапрошлого десятилетия людей, вопящих что-то на своем варварском смешном языке. И переключали на другой канал.

Паршков мельком бросает взгляд на щель между автобусами, из которой выскользнул несколько секунд назад, и ныряет в толпу. Пробирается, шныряя глазами во все стороны, запрыгивает на подножку пустого «уазика», схватившись рукой за погнутое зеркало бокового обзора. Закусив губу и сморщившись, привстает на носки и видит черную коротко стриженую голову среди других голов. Крупных, одинаково белых голов с прозрачными забралами из небьющегося стекла. Он спрыгивает и бежит в ту сторону, распихивая всех плечами и не обращая внимания на возмущенные крики в спину.

Он выскальзывает из толпы и видит подразделение ОМОНа грузящееся в свой автобус. Он смотрит внимательно, но не видит никого, кроме самих омоновцев, их щитов, дубинок и бронежилетов. Он пытается заглянуть в окна их автобуса, но ничего не может разглядеть в полутьме салона, кроме шевелящихся теней.

Паршков шмыгнул носом и сделал несколько шагов к входной двери, через которую грузился очередной амбал, под весом которого десятитонный «Икарус» просел, скрипя рессорами. Паршков шмыгнул еще раз и почувствовал, как из носа капнуло. Он полез в карман за платком и увидел красное пятнышко на рукаве. Приблизил его к глазам пытаясь рассмотреть, и чертыхнулся: еще одна капля сорвалась с носа и запачкала темно-зеленую штанину. Паршков задрал голову, втягивая липкие кровавые сопли, и быстро зашевелил пальцами, пытаясь поддеть ногтями и выудить из тьмы кармана зацепившийся за что-то платок.

– Эй, мужик! С тобой все в порядке? – услышал он голос со стороны. Паршков хотел сказать, что пошел ты гондон, штопаный, не твое собачье дело, суешь бля пятак свой куда не следует, пошел ты со своей…

Он почувствовал неожиданное сильное головокружение и пошатнулся. Он схватился за чье-то плечо, чувствуя, как горячее потекло по его губам. Кто-то вскрикнул недовольно, и плечо вывернулось из-под его руки.

– Толя! – услышал он сквозь звон в ушах. – Тут мужчине плохо!.. вам плохо?.. вы не…

Женщина взвизгнула.

Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался только клекот и кровавая пена, текущая по губам и подбородку сплошным потоком.