Вячеслав Крекер - Далекое сияние Звезд

В общем, он подтвердил своим рассказом, что я угадал с именованием себя и всех рабов как местными, и для этого имеется даже документированные подтверждения от правительства его государства.

Вот ведь, этот серокожий критически относится ко всему здесь происходящему, но только сейчас может говорить правду, даже для самого себя. И сколько таких! И кто мне скажет, что они, эти молчаливые не главные виновники? По рассуждать они могут, а вот когда доходит до решения что-то предпринять, как этого требует твое самосознание и честность, тут все скрываются за собственной незначимостью, или профессиональным долгом, как этот доктор, например. Все же Нерага, на их фоне смотрелся довольно положительным исключением. Хоть и ему потребовалось много лет для перехода от разглагольствований к действиям.

Все готовы, я послал сигнал на открытие входа на базу.

Коридор открылся нам подмигиванием желтым светом. Посланный заранее сигнал общего сбора для рабов. Это означало, бросай работу и иди строиться. Радуются наверно! Еще возможно, у них появится надежда на перемену. Любую, хоть какую-нибудь в их положении и то хлеб. Для некоторых даже обыкновенная смерть, наверное, уже как лекарство и выход из этой ситуации.

С такими мыслями я следовал арьергарду, быстро перемещающемуся по коридору. Мартинат еще не настолько оправился после ранения, что бы так же бегать зигзагами с полной нагрузкой боевого снаряжения. А его они на себя навешали от души.

Очень грозно они сейчас смотрелись. Обмундирование серокожих перекроили на себя, и получилась странная смесь. Вроде бы и вояки, а с другой стороны выглядят как партизаны. Если еще и добавить волосатые части тела, оставшиеся неприкрытыми серой тряпкой, то вообще выходило не понять что, но очень пугающе.

Архитектура, как и везде — закругленная. Выходим в центральный холл. Бойцы уже распределились и держат ситуацию под прицелом, то есть под контролем!

Вот здесь я и увидел, чего собственно опасался Мартинат, отказываясь от права полной свободы действий в проведении этой операции — своего, получившего открытый пропуск гнева. Я уже не раз видел на стрельбище и в тренировочном зале, на что годятся элитные бойцы горной местности их планеты, но такого тупого и, можно сказать молниеносного утверждения своего доминирования я честно, не хотел бы прочувствовать на собственной шкуре.

Вот! Опять подкралась незаметная такая мысль о сомнении! Чертова земная действительность — никому ничего не доверяй, все лживы и обязательно обманут, если выгода будет того требовать. Может быть и так. На Земле! Но не здесь. И мне еще предстоит правильно разделить мои «земные» понятия и рефлексы на настоящие и те, что идут больше от природы жевательного скота.

Откуда взялись вообще сомнения? Ведь меня действительно приняли в их боевое собратство. Своего рода семью. И ведь чувствую, их неподдельное, изнутри ориентированное подчинение мне. Хоть и остаются еще, но скорее по «привычке», в ведении десятника, и, соблюдая своеобразную этику поведения, что бы значит, я не видел и не слышал, переспрашивают Мартината о правильности моего очередного поручения.

Я ведь все, ну, или почти все на базе могу видеть и слышать. Правда все не успеть и главному вычислителю станции. Тем более мне! Очень много линий для наблюдения, где выделить наиболее важное довольно трудно. Да и перестал я наблюдать за десятком лиромов быстро. Как-то стыдно стало в своем недоверии к ним.

Перед центральным залом наша группа перестроилась, замыкающие перешли вперед, а меня и Мартината оттеснили подальше к доктору. Так и вошли. И получили удовольствие от цирка, что там приключился.

Растерянность лысых лиромов была не долгой, и скоро переросла в действия. Да и мои бойцы не стеснялись в выражениях их к этому подвести. Если точнее не в выражениях, а каких-то особых паролей, не поддававшихся переводу, но сыгравших роль спускового механизма развития предстоящей драмы.

Я все больше и больше начинаю верить эпическим балладам Мартината о крутости их отряда. Самый настоящий, хоть и средневековый, но спецназ.

Лысые тоже из себя что-то представляли, один беря на себя внимание, прыгнул вперед и перекатом попытался свалить с ног ближнего противника. Оставшиеся же прыгнули в сторону, причем за спины остальным рабам и тут же довольно споро стали пихать каждый одного вперед себя, сближаясь с нами.

Прозвучали выстрелы, и все закончилось. Вот — против лома нет приема!

А почему я так лестно отозвался о моих бойцах — так выстрелов то было совсем немного, ровно столько, чтобы свалить кувыркающихся идиотов, вместе с другими, более спокойными, с их живыми заграждениями.

Ровно три выстрела. Рабы, что служили заграждением, хоть и упали вместе с их обидчиками, но к моему удивлению, оказались не повреждены.

Довольные скалящиеся рожи волосатых лиромов и корчащиеся от боли и ненависти их заклятых врагов. Это длилось всего мгновение. Потом быстро, по-деловому, раненых, пытающихся еще что-то там показать с попытками пнуть, или даже встать, несколькими точными ударами отключили и принялись вязать.

Непострадавшие двое рабов прикрытия отползали к общей толпе. Последние, кто попадал на пол при выстрелах, кто лишь присел и сейчас осматриваясь решал что делать дальше — вставать или окончательно свалиться на пол, но при этом окончательно лишив себя маневра убегания от этих страшных волосатых образин.

Когда же на сцене возник серокожий доктор, я заметил легкое волнение в толпе рабов. Хоть что-то для них стало ясно, и можно было строить свои версии произошедшего. Вот они дружно и отвлеклись в своем поиске положительного момента насчет будущего.

Только двое в заднем ряду так и остались стоять. Хотя я и не видел, пригибались они вообще или нет. Если даже и поступили как все, то довольно быстро справились с оценкой происходящего и сейчас смотрели с нескрываемой ненавистью на доктора, приступившего к перевязке раненых лысых лиромов.

Потом я закатил речь о том, что жизнь не стоит на месте и приносит иногда изменения и даже иногда не совсем плохие, а наоборот очень даже хорошие. Рассказал им о восстановлении справедливости, о перемене власти, и о том что серокожие теперь не очень сильно влияют на происходящее на планете и отныне на вторых ролях, или на третьих, в общем, на очень последних. Также пришлось признаться и о доставшихся в наследство трудностях и что покинуть планету, как бы всем этого не хотелось нам не светит, в связи с отсутствием кораблей и вообще знаний о межзвездных перемещениях.

Немного конечно обманывал народ, знания то некоторые были, но только к лучшему, чтобы, значит, не строили невыполнимых надежд.