Владимир Корн - Восемнадцать капсул красного цвета

Против ожидания на этот раз сверху бросилась единственная тварь, и в нее еще в полете угодили две порции картечи от выстрелов Киреева и Варнакова, Глеб даже палить не стал.

Коса, к которой стремительно приближалась лодка, белела настолько светлым песком, что самые знаменитые пляжи мира позавидовали бы ей черной завистью.

– Тварь в воде и тварь на суше – вещи абсолютно разные, – неотрывно глядя на нее, сказал вдруг Леха Варнаков.

Глеб даже кивать не стал, настолько утверждение было очевидным.

– По-хорошему, сейчас бы искупаться да на таком песочке поваляться с холодненьким пивком. Жарища! – с ленцой произнес Прокоп, разве что не зевнул.

Киреев выглядел так, как будто перед ним действительно встал выбор: сделать то, что он только что озвучил, или встретить несущуюся к ним смерть шквальным огнем в надежде выжить.

– Сейчас твари тебе пивка и принесут, – указал стволом ружья на них Леха. – С раками.

Лодка наконец ткнулась носом в песчаную отмель, и мгновение спустя все уже стояли на берегу.

– Пистолет, – сказал Чужинов Олегу Гурову.

– Что «пистолет»? – не понял тот.

– Патрон в патронник, на предохранитель не ставь, в общем, чтобы только извлечь его осталось, – пояснил Глеб.

– Успеть застрелиться, чтобы живьем жрать не начали, – добавил от себя Киреев.

Олег взглянул на одного, другого. Оба они, и Чужинов, и Киреев, выглядели совершенно серьезными. Прокоп ему даже кивнул.

– Ну что, Глеб, забьемся, кто больше положит?

– У меня магазин вместительней, – пожал плечами тот.

– Сейчас мы это дело уравняем. – И Киреев потянул к себе автомат Гурова. – Держи, сынок! – протянул он ему свой карабин. – И запомни: я из него еще никому стрелять не позволял.

– Спасибо за честь, батяня, – ухмыльнулся Олег.

– Так, парни, вы на подстраховке. А мы с Прокопом забились. И все одно неравные условия получаются, хоть фору давай: у меня и калибр больше и магазин на десять штук вместительней.

– Да хватит вам уже! – не выдержал напряжения Олег, меряя взглядом расстояние до несущихся к ним тварей. – Они нам скоро в глотку вцепятся, впору действительно пулю себе в лоб пускать, а вы!.. Вы еще подеритесь, кому первым стрелять! Их же штук сорок, не меньше!

– Ладно, Прокоп, работаем.

Чужинов сделал шаг вперед, выстрелив еще на ходу, заставив самую ближнюю перекувыркнуться через голову и застыть на белом, как снег, песке. К нему присоединился Киреев, и выстрелы зазвучали один за другим.

Поначалу Олегу Гурову не верилось, что всего лишь два человека, пусть и вооруженные автоматами, смогут не то чтобы остановить, но даже заставить сбавить ход несущейся на них своры. Он до боли сжал карабин и невольно оглянулся на лодку, наполовину вытащенную на песок. Так заманчиво было прыгнуть в нее, от толчка она точно скользнет на глубину, а там!.. Несколько гребков, и все: твари при всей их молниеносности на суше в воде довольно медлительны, знай себе только расстреливай. Ну почему они так не сделали, усложнив и без того тяжелую ситуацию? Гуров покосился на Варнакова. Тот, уловив его взгляд или, вероятней всего, потому, что твари приблизились уже достаточно близко, взглянув на него, кивнул: пора присоединяться и нам. Затем, подавая пример, вскинул ружье.

– Добивать не будем, – было первым, что сказал Глеб, когда бешеная пальба наконец затихла. – Или сами сдохнут, или черт бы с ними. И без того расход патронов жуткий. Грузимся в лодку, Олег – на весла. А ты, Леха, перевяжи руку Андреичу. Ему и без того тяжко: вчистую проиграл.

– Еще чего! У меня на две штуки больше, причем самых крупных, – делано возмутился Киреев.

– Та парочка не в зачет. Они сами от страха сдохли, когда Гуров стрелять начал, – не согласился с ним Чужинов.

– Ладно, так уж и быть – ничья. – Киреев вернул автомат Олегу, принимая от него карабин.

Отстегнув магазин, Прокоп удивился:

– Так ты даже расстрелять его не успел.

– Успеешь тут за вами, – проворчал Олег. – Нет, это надо же! – В который раз уже оглядел он усеянную тварями песчаную косу. Некоторые из них еще шевелились, а одна все пыталась ползти, чтобы добраться до ненавистных ей людей. – Никогда бы не поверил, если бы все не на моих глазах произошло!

Лодку несло течением, отдаляя от косы все больше и больше, и люди в ней молчали, заново переживая то, что едва не случилось с ними не так давно.

– Сейчас бы хряпнуть чего покрепче, чтобы отпустило; столько нервов потрачено, – сказал наконец Прокоп, прижимая перебинтованную ладонь к груди. – Режет, собака, – пожаловался он на боль в руке.

– Да не вопрос, имеется. – И все же сначала Гуров взглянул на Чужинова, но тот лишь отмахнулся: доставай.

– Надеюсь, песни горланить не станете, – только и сказал он.

Олег порылся в рюкзаке, извлек литровую пластиковую бутылку, доверху заполненную светло-коричневой жидкостью.

– Самогон? – поинтересовался Прокоп и, когда Олег кивнул, недовольно сморщился.

– Извиняй, Андреич, коньяка нема. Зато в нем градусов семьдесят, не меньше. Кстати, из Позднякова.

– Из того дома, где вы заночевали?

– Ага. Захватил вместо обезболивающего. Читал в детстве книжку про партизан, так в ней написано, что при ампутации стакан самогонки давали – больше нечего было, а затем садовой пилой… – И Гуров вздрогнул, вероятно, представив все вживую.

– Тогда совсем другое дело. Нет, пилить мне руку нужды нет, но Фомич – хозяин дома – в этом деле дока был, царство ему небесное. Он его всегда на кедровых орешках настаивал. Младший сын откуда-то с Севера их присылал. На что я не любитель, но по случаю никогда не отказывался. Хороший был дедок, заодно и помянем, его и всех остальных.

Киреев, не глядя, запустил здоровую руку в рюкзак, извлек алюминиевую кружку.

– Все будут? – Он сунул емкость в руки Варнакова, зубами скручивая пробку с бутылки.

Леха кивнул, не сводя глаз с бутылки. Затем сглотнул, отчего кадык на его худой шее дернулся, как затвор.

– Ну, в тебе-то я даже не сомневался. – Прокоп налил в кружку примерно на треть. – Пей.

– И чего торопитесь? Олег, греби к бакену. Привяжемся за него, заодно и перекусим.

– А чего тянуть? – И Варнаков лихо махнул самогон. Зачерпнул кружкой воды из-за борта, запил. Посидел некоторое время и сказал, уже слегка заплетающимся языком: – Не, хороший Фомич был мужик, и руки у него золотые были.

– В этом ты, Леха, весь, – назидательно произнес Прокоп. – Стоит тебе лишь на пробку наступить, и ты уже пьян, аки свин. Больше не налью, даже не проси.

– Как будто бы отпустило, – некоторое время спустя сообщил Киреев, когда с нехитрой снедью было покончено, а бутылка опустела больше чем наполовину. – Верно говоришь – анестезия. – Прокоп осторожно пошевелил пальцами израненной руки. – Тогда, под мостом, думал, все, без пальцев останусь, – поделился он. – Признаться, после всего этого мне окончательно спасать кого-то расхотелось.