Владимир Корн - Восемнадцать капсул красного цвета

Сказать по правде, Чужинову и самому совершенно не улыбалось лезть в город, где количество тварей должно быть запредельным.

– Грустно все это, – неожиданно выдал Олег Гуров.

– Ты о чем? – вяло поинтересовался Глеб.

С неба светило жаркое солнышко, за бортом весело журчала вода, а после стаканчика действительно неплохой на вкус самогонки и на душе было если не благостно, то по крайней мере не хотелось думать ни о чем плохом.

– Да обо всем сразу. Ведь если вникнуть, что получается? Ладно, люди погибли, хотя и не совсем ладно. Читал я, в Европе от чумы в средние века четверть населения вымерла. Сейчас, а в этом можно даже не сомневаться, погибших значительно больше, даже если не принимать во внимание тех, кто стал тварями, хотя не известно еще, что хуже. Но ведь кто-то же выжил? Насколько помню, без электричества миллионы и миллионы по всему миру живут, что даже удивительно. Словом, должны люди остаться, много людей. Но суть не в этом.

– А в чем суть? – Прокоп смотрел куда-то за спину Гурова.

– Да в том, что перебьем мы тварей рано или поздно, или сами они сдохнут от старости, от болезней каких-нибудь, или зимой все вымерзнут, но проблема-то останется! Электричеством по-прежнему пользоваться будет нельзя. И кто мы без него? Обратно в каменный век? У нас же вся цивилизация на нем построена, и альтернативы нет. Ну и как тут не загрустишь?

– А ты не думай об этом. – Киреев по-прежнему, не отрываясь, глядел за спину Олега.

– Ну и о чем мне думать?

– Да хотя бы о том, что происходит на той косе. И еще, могу тебя обрадовать, от старости они точно не вымрут.

В бинокль хорошо было видно множество тварей, собравшихся на песчаной косе. Той самой, на которой они полчаса назад устроили славную бойню, уменьшив поголовье хищников сразу на несколько десятков. Вот только теперь их там даже на беглый взгляд было больше сотни, и все они занимались тем, что пожирали мертвых собратьев.

– Каннибалы. – Оторвав бинокль от глаз, Гуров нервно вздрогнул. – Ну и что в них осталось человеческого?

– Как будто раньше люди друг друга не жрали, – зло ощерился Прокоп. – И в прямом смысле, и особенно в переносном. Ты главное-то увидел?

– И что там главное? Что их очень много?

– Да то, что там детенышей хренова туча! Забыл, что ли, как Стариков рассказывал: дети тварями не становятся. Следовательно, эти народиться уже успели. Сколько прошло, когда все случилось? Три недели? Четыре? А они уже успели! Месяц на все про все! И на случку, и на беременность, и на то, чтобы они уже бегали и жрали! Ты представляешь, как мало им понадобится, чтобы их популяция всю землю заполонила! В чем я не прав? – обратился Прокоп уже к Чужинову, и тот лишь кивнул: все верно.

Затем, подумав, сказал:

– Рано делать выводы. Возможно, они уже были беременными, когда тварями стали.

– Да пусть бы даже и так. И все же мне совсем в город наведываться перехотелось. – Киреев искоса взглянул на него. – На них же никаких патронов не хватит. Не факт, что мы кого-нибудь там найдем, не факт, что нам удастся раздобыть хоть какой-нибудь снаряги, а вот то, что можем серьезно влипнуть… Вот ты, Леха, что об этом думаешь? – вероятно, надеясь на поддержку, обратился Прокоп к Варнакову, откинувшемуся спиной на пластиковый борт лодки и до сих пор не произнесшему ни слова. – Развезло тебя, что ли? Казалось бы, с чего?

– Я, Андреич, думаю, что пить надо бросать, – неожиданно трезвым голосом начал тот. – Причем давно уже следовало бы. Что я кроме пойла в жизни-то видел? Матушка мне вот вспомнилась. Как она меня умоляла, чтобы завязывал с гулянками, женился, детишек наделал, чтобы ей внучат понянчить. Так и померла, бедная, не дождавшись. Вот вы сказали, этот ваш ученый утверждал, что не становятся дети тварями. А значит, должны они где-то остаться, обязательно должны. И еще я думаю, что, если спасу хоть одного ребенка, глядишь, и матушке на том свете легче станет, да и мне, возможно, кой-какие грехи скостятся. Об этом обо всем я и думаю, Андреич.

Прокоп, слушая его, смотрел куда-то вдаль невидящим взором. Вероятно, он вспомнил о погибшем сыне, погибшем по его вине, ведь, как ни крути, получается именно так.

– Ты прав, Алексей, – внезапно севшим голосом произнес он. – По кругу прав. Что будем делать, Глеб?

И с самим Чужиновым после слов Варнакова творилось что-то непонятное. Не то чтобы стыдно ему стало, но и невесело.

Готовили его родину защищать. На совесть готовили, потратив на каждого, как выразился один из инструкторов, едва ли не столько же, сколько уходит на подготовку космонавта. И случись что, он бы за нее умер, тут никаких сомнений нет. Но произошло совсем другое, то, чего никто не ждал. Но ведь родина – это как раз те самые дети, старики, другие обычные граждане, и все они попали в беду. Конечно, за исключением тех, кто стал тварями. Эти-то как раз и непонятно, куда попали. И уж не сам ли он экспедицию организовал в надежде обнаружить уцелевших. И что?

– Вверх по течению нам пути точно нет – эти гадины нас увидят. На веслах против течения сильно не разгонишься, а моста нам не миновать. Выходит, одна у нас дорога – вниз по реке. Так что судьба нам в Озерске побывать.

– Хорошо, не правая, – пробормотал Прокоп, глядя на перебинтованную кисть руки.

– Они по берегу за нами бегут, – час спустя сообщил Гуров, ворочая веслами.

– Вижу, причем по обоим берегам сразу. Держись строго посередине, река сужается. Прокоп, в Озерске никакой плотины нет? Или шлюзов? Иначе упремся куда-нибудь, вот тогда точно влипнем.

– Нет, Глеб. Зато мостов целых два. Один для проезда закрыли не так давно, когда новый построили, но, думаю, твари на запреты плевать хотели.

Киреев старался держать пораненную ладонь кверху.

– Я не голосую все время за то, чтобы немедленно в усадьбу вернуться, – дергает, – ухмыльнувшись, объяснил он. И внезапно поинтересовался: – Алексей, а как тебя по батюшке?

Варнаков ответил не сразу.

– А зачем тебе?

– Да так. Годки мы с тобой. Сколько себя помню, тебя знаю. И отца твоего тоже. Но как звать его, убей – забыл.

– Его тоже Алексеем звали.

– Стало быть, Алексей Алексеевич.

С крыши стоявшей наособицу недостроенной многоэтажки Озерск был виден как на ладони. И представлял он собой печальное зрелище. Казалось бы, ну сколько времени прошло с того момента, когда все началось. Город же выглядел запущенным и нежилым, как будто люди покинули его год назад. Заваленные мусором улицы, перевернутые автомобили, черные провалы окон, разбитые витрины магазинов… А в иных местах и вовсе таким, словно по нему прошла война: следы пожарищ и даже несколько развороченных взрывами бытового газа домов.