Алексей Жарков - 99942 [СИ]

И всё-таки. Внутреннее чутьё подсказывало Дюзову, что визит к Казанцеву – это стог сена, в котором при удаче можно уколоться о потерянную иголку.

Максим включил радио, пощёлкал голосами ведущих (занудный бубнёж про электростанции, энергосъёмники и утверждение увеличения финансирований – надоел) и остановился на музыке. Мелодия пролилась из динамиков, заполняя и сглаживая велюрово-пластиковые неровности салона, Лёва из "Би-2" переходил на полушёпот:

Если кто-нибудь, сбивая шаг в строю,

видел небо, значит, был уже в раю.

Значит всё, что было, спишут,

если он уже не дышит

и не слышит, оставляя брешь в строю.

Старая песня, Макс слышал её сотню раз. Потянулся переключить, но передумал, отвёл взгляд в сторону. Белорусы продолжали, подыгрывая себе голосистыми духовыми:

И в конце, как оказалось,

всё сложилось и сломалось

заодно.

Слово "сложилось" задержалось в голове, его двусмысленность загорелась неожиданным, не понятым прежде смыслом: не сложилось, как карточный домик, а соединилось, слилось в одно, объединились разрозненные, вроде бы несвязанные друг с другом части, до этого казавшиеся несовместимыми. Во фразе "сложилось и сломалось" Максим неожиданно увидел глубокое противоречие не только текущего расследования, но всей человеческой жизни.

Дай им, Господи, отныне

два патрона в магазине,

только два!

Первый – в небо, ниже тучи,

и второй – на крайний случай,

для себя.

Музыка оборвалась имитацией шаркающих по земле пуль и странным, потусторонним басом, от которого у Максима по спине побежали мурашки. Машина перед ним приосанилась и выстрелила вперёд, будто пробка из бутылочного горлышка. Макс вдавил педаль, но столь же лихого разгона не получилось: старый двигатель загудел, одряхлевший "автомат" вздрогнул первой, второй передачей, третьей, а справа и слева "Форд" уже обтекали лоснящиеся металликом электрокары и самодовольные ухмылки водителей. "С хрена пялитесь, суки? – подумал Максим. – Сам знаю, что не "Феррари".

Удостоверения сотрудника хватило лишь на то, чтобы проехать на территорию "Склифа" и припарковаться в удобном месте, рядом с застеклёнными башенками центрального приёмного отделения. На этом магическое действие ксивы закончилось – здесь видели документы и посерьёзней.

Разумеется, ни о каком Казанцеве в регистратуре даже не слышали. Точнее, слышали, но о другом, с тяжёлой черепно-мозговой травмой, выписанном месяца три назад. Для всего остального мира Казанцев погиб, на всякий случай. Чтобы узнать "псевдоним", Дюзову пришлось звонить сначала Валентиновичу, затем в прокуратуру, районную, городскую, объяснять, что "уже на месте" и "нельзя терять время на рапорты и докладные". Секретное имя так и не было названо, но, в конце концов, к Максиму подошёл молчаливый медбрат и попросил "следовать". Государственная машина заботилась о безопасности своих шестерёнок, независимо от того, работали они в унисон с системой или, стерев зубья в ржавую пыль, крутились вхолостую.

Мрачный медбрат провёл его молчаливыми лестницами и мраморно-холодными галереями в недавно отремонтированный клинико-хирургический корпус. Там они поднялись на лифте на последний этаж, обозначенный почему-то не цифрой, а буквой "Т", и двинулись по длинному, безжизненному коридору, пахнущему манной кашей и хлоркой. По пути Максим заметил странность: двери не были пронумерованы.

Казанцев лежал в отдельной палате, тоже без номера, зато под присмотром трёх видеокамер и одной краснощёкой дежурной с менторской интонацией в голосе:

– Недолго только, поняли? – прогундосила она, выплывая из палаты с зажигалкой.

– Понял, – ответил Максим и приблизился к огромной кровати.

Казанцев полусидел-полулежал, грудь его перетягивали бинты, мерцавшие едва заметными, будто снежными, искорками. На животе покоился сосуд размером с пивную банку, с надписью "BioLung" на корпусе. Из лёгочного протеза тянулись вверх, скрываясь под бинтами, три толстые полупрозрачные трубки. Судя по цвету, по ним проходила кровь. Сосуд издавал слабое шипение, похожее на то, что происходит на поверхности стакана с газировкой.

Казанцев не дышал, пробитые в нескольких местах лёгкие не поднимались и не опускались. За них работал протез "BioLung". Это делало чиновника похожим на безжизненную скульптуру, забинтованное чучело человека. Его водянистые глаза дымчато рассматривали что-то на потолке. Максим задрал голову, ничего не увидел, опустил взгляд и вздрогнул от неожиданности, – чиновник смотрел на него, из глаз пропал прежний туман, зато блестели злоба и презрение.

Максим удержался от того, чтобы сделать шаг назад.

– Добрый день, Илья Сергеевич, меня зовут…

Он не договорил. Рот Казанцева открылся, и губы старательно изобразили немую фразу из трёх коротких слов. Максим прочитал по губам и, разочарованно вздохнув, потёр выбритую щёку: "Сам иди, чмо". Он развернул ближайший стул спинкой вперёд и сел.

– Вы знакомы с Булгариным? – Вопрос из второй части беседы, план которой пришлось мысленно скомкать. Вряд ли Казанцев ответит что-то осмысленное, но, чем чёрт не шутит. Восемьдесят процентов общения между людьми происходит невербально. Да и терять-то всё равно нечего.

Казанцев отвёл взгляд в сторону и снова превратился в "живую статую". Дюзов поморщился, пробуя на вкус свежеиспечённую классовую ненависть. Повторил:

– Так вы знаете профессора Булгарина? Он работает в Сколково, занимается научной деятельностью, связанной с квантовым восстановлением пространства, если я правильно понял. При обыске его кабинета, – Максим внимательно следил за каменным лицом Казанцева: предательски дёрнется веко, заёрзают желваки или дрогнет губа, всё сгодится, – мы внимательно изучили все бумаги, тетради с выкладками, записки с фамилиями…

Максим сделал паузу, почувствовал что-то едва уловимое, присмотрелся к бледному лицу полуживого чиновника – ничего.

– И установили его связь с некоторыми людьми, определённого круга, в том числе с вами…

Тишина, лишь едва уловимое шипение "BioLung". Максим закрыл рот. Что он вообще собирается получить от этого истукана? Как он может помочь и, главное, в чём? Максим с горечью осознал, что интуитивная зацепка, единственный крючок, заманчиво торчавший из стены, втягивается и исчезает в ровном, непрошибаемом бетоне. Но сдаваться так просто Максим не привык, не на работе… в личной жизни – возможно, но не на работе… С поднявшимся со дна илом памяти всплыло ещё одно слово.

– Вам известно о проекте "Воронка"?

Казанцев вскинул брови и посмотрел на следователя, как на деревенского дурачка. Во взгляде сквозило удивление. Максим заметил, как радужки Казанцева дёрнулись на дверь. Едва заметная ухмылка вспыхнула и начала тлеть в уголке рта. А потом выражение лица приобрело прежнюю надменность, смешанную словно бы с сочувствием. Казанцев поднял руку и медленно поднёс к губам указательный палец.