Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй

Эрнест как маленький лелеет воспоминания о Хэдли, Файф в его рассказах всегда предстает дьяволом. Марте хотелось бы знать, кем станет для него она, когда закончится нынешняя история.

Не вставая с постели, Марта тянется к бутылке – виски успокаивает и помогает думать. Вчерашняя поездка в Париж была не из легких, до сих пор болит в груди – возможно, сломано ребро. Когда этим утром Марта прибыла в отель «Линкольн» – с пишущей машинкой, ранцем и скаткой постельного белья в руке, – портье, стоило ему увидеть ее фамилию в паспорте, немедленно с большим чувством расписал ей эскапады мужа. Якобы вчера на рассвете Эрнест со своим ребятами освободил от немцев «Ритц», вышвырнув бойцов люфтваффе и их шлюх прямо из постелей.

Что ж, это вполне в духе Эрнеста: где бы он ни появился, всегда должен быть в свете прожекторов. Боксер, укротитель быков, рыбак, солдат, охотник – ему просто необходимо всегда и во всем выглядеть героем. Но все годы своего замужества Марта скучала по тому простому парню, с которым ей было так весело в Испании.

От виски бешенство только разгорается. Какое позерство – разгуливать вот так по городу с видом воина-освободителя. И почему никто вокруг не видит, что героизм этот – липовый? Так, значит, он освободил «Ритц»?! Кто бы сомневался!

Ведь Свин прекрасно знал, что отель – единственное место в городе, где еще сохранилась выпивка.

Но сегодня он увидит: Марту ему не обдурить. Сегодня она покажет ему, кто он такой, раздерет в клочья его самомнение – вот этими когтями! Все кончено! Она вышвырнет в помойку имя миссис Хемингуэй – с тем же упоением, с каким ее предшественницы домогались этого титула. Сегодня Марта бросит своего мужа.

В номере невыносимо жарко. В окно тянет гарью и доносятся восторженные крики парижан. Она оставила окно открытым, чтобы от взрывов последних снарядов отступающих немцев не полопались стекла.

Пение «Марсельезы» лишь изредка прерывается орудийными залпами.

На Марте та самая пижама, в которой она эвакуировалась из отеля в Хельсинки пять лет назад. Она звала тогда с собой Эрнеста освещать вместе финскую войну, ей думалось, обоим будет полезно вновь пережить чувство опасности, сблизившее их в Испании. Но Эрнест пожелал стрелять уток в Сан-Валли. И это тот самый Эрнест, который разжигал в ней страсть к работе военного корреспондента, в то время как женщина, занимавшая тогда почетную должность «миссис Хемингуэй», мечтала лишь о том, чтобы лежать вместе с ним у бассейна, потягивая коктейли под мимозами и пальмами. И вот теперь Эрнест захотел свить семейное гнездо, когда она всей душой рвалась на войну.

Марта встает с постели. На доме напротив развеваются флаги, по тротуарам самодовольно расхаживают молодые парни с винтовками, словно это они самолично вышвырнули бошей из города. Что ж, пусть порадуются. Разбирательства начнутся позже: кто сотрудничал с нацистами, кто воевал в Сопротивлении – все это будет потом. А сегодня – время праздновать.

Марта идет в ванную, отворачивает старинный скрежещущий кран. Не помешало бы помыть голову, за ночь волосы провоняли выхлопом джипа, – но Марта лишь чуть подкручивает локоны. Надевает белую рубашку и армейский китель с нашивкой военного корреспондента. Размышляя, где ей искать мужа, подкрашивает губы помадой, которую купила на черном рынке в Лондоне. Кто его знает! Быть может, водружает флаг над Триумфальной аркой. Она бы не удивилась, если бы услышала, что Эрнест единолично освободил весь «город света», как называли Париж иностранцы.

Марта бросает в ранец блокнот, косметичку, ключ от номера, делает большой глоток виски – на счастье. Она собирается проникнуть в самое нутро освобожденного города, изучить его жизнь, сделать заметки. Живущая в тени своего мужа, жена одного из самых знаменитых писателей – и вот так взять и уйти от него? Она что, с ума сошла? Отец наверняка так и подумает. А мать это говорила, еще когда Марта только выходила замуж.

Консьерж в вестибюле одаряет ее масляной улыбкой. Кажется, он не прочь поболтать, но Марта торопливо проходит сквозь вращающиеся двери. И едва ступает на улицу, как кто-то целует ее в губы. Мужчина – высокий и довольно красивый – восклицает « Vive la France! » [20]и растворяется в толпе на Елисейских Полях.

Все вокруг пьют и целуются. В каждой французской семье наверняка была припрятана бутылочка именно для этого дня. Мужчины, как всегда, в первых рядах. Мужчина освобожденный – хуже, чем угнетенный, думает Марта, застегивая верхнюю пуговицу на рубашке. Разгоряченные триумфом, они бесстыдно глазеют на Марту, и если бы она не видела всего этого в Испании, то теперь бы, наверное, испугалась. Дети прячутся за цистернами, лица женщин скрывают шляпы размером с ведро. Что ж, для ее собственного освобождения лучшего дня не придумаешь. Быстрым шагом Марта устремляется вперед, чтобы доставить Эрнесту Хемингуэю экстренное сообщение.

Отправляясь в Ки-Уэст, Марта вовсе не планировала выходить замуж за своего героя. Она просто хотела встретиться с ним. На самом деле мысль об острове пришла им с матерью и братом в последний момент, потому что на рождественские каникулы делать в Майами совершенно нечего.

Она всего лишь хотела поговорить с ним о книгах. Может, узнать кое-что полезное. Марта всегда стремилась строить фразу сухо и емко – как он! – словно вытесывая ее из грубого камня. Она даже вставила в свое первое произведение цитату из его «Прощай, оружие!»: «С храбрыми не бывает беды». И если она сама не будет храброй, то ей определенно не удастся с ним встретиться, думала Марта, пока семейство Геллхорн высаживалось с парома на берег, поросший манграми, кокколобой и гигантскими пальмами. В общем, она храбро надела маленькое черное платье, которое, по мнению матери, подчеркивало все достоинства ее фигуры.

Целый день они гуляли по островку, и Марта подмечала следы, которые оставила здесь Великая депрессия, хотя после катастрофы прошло уже почти десять лет. Краска на домах облупилась, кое-где отставали доски. По улицам бродили куры, пахло мусором и канализацией. Публичные дома работали на полную мощность, и никому до этого не было дела. Природа поражала щедростью: спелые бананы, лаймы, кокосы, казалось, обрушатся с деревьев по первому щелчку пальцев. Неудивительно, что Великая депрессия тут подзадержалась: зачем напрягаться, когда достаточно потрясти дерево – и ты сыт. Впрочем, дети бегали по улицам такие же беззаботные, как в любом другом американском захолустье.

Когда они проходили мимо дома Хемингуэев, а это явно был он – самый большой и богатый на острове, – Марта смогла разглядеть лишь кошек да какой-то водоем за кирпичной стеной и крепко запертыми воротами. Ухоженный сад казался вылизанным. Мать зачитала вслух из путеводителя, что вилла Хемингуэев – одна из достопримечательностей острова. Дом действительно впечатлял. Ставни были распахнуты навстречу бризу, долетающему с залива. Из глубины сада до них донесся женский голос: «Сара, принеси, пожалуйста, ножницы, сейчас я доберусь до этой пуансетии!»